Сан-Ремо-Драйв - [32]

Шрифт
Интервал

— Ничего себе! — сказал Пингвин. — Как думаете, ослик будет?

Девушки пританцовывали. Средняя повернулась к нам спиной; когда она повернулась обратно, лифчика на ней не было. Зрители завопили по-испански. Они свистели, сунув пальцы в рот. Остальные две девушки исполнили что-то вроде шотландского танца, взявшись под руки, а потом тоже сняли бюстгальтеры. Потом все трое наклонились и стали трясти плечами, мотать грудями. После этого отвернулись и то же самое произвели ягодицами. Даже нам издалека виден был пот, стекавший по спинам и разлетавшийся брызгами. Две крайние легли и заработали ногами, как на велосипеде. Средняя осталась стоять. Она подхватила груди и озирала зал. Когда ее взгляд на ком-то останавливался, мужчина кричал: «¡Oyeme, mirame, tesoro, bonita! ¡Soy el machote que buscas!»[65]

Через некоторое время она направила палец с алым ногтем на наш стол.

— Что? — сказал Корова. — Кто? Я?

Она тряхнула головой, так что черные волосы разлетелись во все стороны. Сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди. Я показал на себя.

— Я? Ты мне?

— Отвали, Утенок, — сказал Тыква. И послал сеньорите щербатую улыбку.

— ¡Pero по, estupidos! ¡El nino! ¡Si! ¡El Guerito![66] Малыш! ¡Si! ¡Si! С золотыми волосами!

На секунду все стихло. Потом толпа разразилась приветственными криками. Отовсюду протянулись руки. Они схватили Бартона. Стащили его со стула. Он улыбался. У него болталась голова. Опьянел? От трех капель текилы? Руки подняли его над нами. Оттуда, сверху, он крикнул.

— Она выбрала Барти. Не вас выбрала! Она меня хочет!

Его стали передавать с рук на руки. Он плыл над огоньками в дымном воздухе, как Кришна сквозь изумленные облака. Через полминуты он был на сцене. Девушки окружили его и трогали, гладили. Они клали пальцы себе в рот. Они показывали на его пах. Они ухали и ахали. Безмолвный Барти улыбался. Мои друзья задыхались от смеха. Они хватались друг за друга, чтобы не упасть со стульев. Внезапно музыка смолкла, осталась только барабанная дробь. Две танцовщицы взяли Барти за плечи и поставили на колени. Я ощутил тяжесть во всем теле. От нее чуть ли не подгибались ноги. На сцене третья сеньорита встала перед Барти. Она сунула большие пальцы под резинку трусов и спустила их. Потом, расставив ноги, схватила Барти за затылок и притянула к себе, так что лицо его уткнулось в темный лобок.

Толпа заухала и заорала. Оба оркестра заиграли бурную мариачи. Мои друзья согнулись пополам от смеха. По щекам их катились слезы. Я видел, как Барти крутит и дергает головой. Тяжесть, навалившаяся на меня, стала еще больше. Она пригнула мне голову. Я опустился на корточки. И в конце концов сел на опилки, которыми был посыпан пол. В голове у меня промелькнули не изречения Будды и ветхозаветного мудреца; услышал я слова того, чье рождение мы праздновали под елкой, опутанной канителью. Какая судьба ждет человека, соблазняющего малых сих? Лучше бы жернов повесили ему на шею и бросили его в море.

Когда мы вышли из бара, дождь уже прекратился. То, что падало вокруг нас, было скорее туманом. Пингвин прошлепал по дорожным лужам и вступил в переговоры с водителем одного из легендарных «голубых» такси этого города.

— Что? Три пятьдесят? — вскрикнул он, всплеснув руками. — За дурацкий фильм?

— Si[67]. Хотите девушек — еще десять долларов.

— Никаких девушек, никаких девушек, — вмешался Тыква. — Действуем по плану.

Осторожный Пингвин:

— Сколько — туда доехать? В одну сторону? Сколько ты сдерешь?

— Доллар пятьдесят центов, — сказал таксист.

— С каждого? — поинтересовался Утенок.

Мексиканец ухмыльнулся и распахнул заднюю дверь «доджа», белого с голубым верхом и голубой полосой по борту.

— Пять долларов со всех. Специальная скидка.

— Ладно, — сказал Тыква, садясь впереди. — Только без баб.

Корова, Пингвин и Утенок уселись сзади. Барти стоял на бордюре и мял руки. Я опустил маленькое откидное сиденье.

— Специальное кресло. Для тебя одного.

Машина рванула с места, несколько раз повернула, расплескивая слякоть, и выехала на неосвещенную грунтовую дорогу. Начался затяжной подъем.

— Черт. Мне это не нравится, — проворчал Пингвин, вглядываясь в темные подошвы холмов.

— Si! Нравится. Вам понравится. — Водитель хлопал по баранке ладонями, словно в такт неслышной песне.

Корова нахмурил широкий лоб.

— Там ничего нет. Ни домов, ни огней. По-моему, мы даже не по дороге едем.

— Все может случиться. Тут могут быть бандиты. Убийцы с ножами.

— Спокойно, Пингвин. Можно подумать, ты в кино никогда не…

Конец фразы застрял у Тыквы в горле. Такси дернулось вправо и, переваливаясь, поехало вверх по каменистой ложбине. Мы стукались головами о потолок и с размаху плюхались на продавленное сиденье. Внезапно «додж» очутился на насыпи; он замер там, косоглазо светя фарами в черное небо. Потом нырнул вниз и запрыгал по ухабистому полю. Впереди во мраке виднелась кучка хибарок, похоже, крытых толем.

Водитель ударил кулаком по сигналу. Поселочек немедленно осветился. Между лачугами протянулись цепочки ламп — вроде наших гирлянд из воздушной кукурузы. Навстречу нам устремились десятки фигур, темных, как летучие мыши.


Рекомендуем почитать
Непостоянные величины

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Нетландия. Куда уходит детство

Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.


Человек на балконе

«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.


Маленькая фигурка моего отца

Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.


Счастье

Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.