Сан-Ремо-Драйв - [31]
Мы сели в машину — двое сзади, двое впереди. Я поднял и пристегнул верх. Но когда стал подавать машину задом, услышал стон, рев. У меня мелькнула мысль, что это — животное с грузовика: ему перерезали горло, и жизнь вытекает из него. Но Пингвин сказал:
— Это твой братец.
Я оглянулся на мотель. Лицо Барти было прижато к стеклу. Рот разинут в вопле.
— Выезжай, — сказал Корова.
— Ничего с ним не будет, — сказал Тыква. — Скроемся из виду, и успокоится.
Но я уже вылез из машины и побежал к комнате. С трудом попал ключом в скважину. Когда дверь открылась, Барти упал мне в руки.
— Почему вы меня бросили? Не хочу сидеть один. Возьмите меня с собой.
Тыква и Корова потеснились сзади. Я выехал на запруженную дорогу и повернул на знак, указывавший в сторону границы. Четверо первокурсников не произносили ни звука. Болтать предоставили Бартону.
— Я знаю, куда вы едете. Все про вас знаю. Вы едете по бабам. Барти не обманете. Хотели обмануть и не смогли. Побаловаться. Это был секретный план. Вы хотите целовать им лица. Хотите снимать с них одежду. О-о-о. Большие груди! Большие сиськи! Барти знает про письки. Волосатые яйца и волосатые пиписьки. Они пахнут рыбой. Барти тоже пойдет. Счастливчик Барти. Боевой американец. Он хочет попрыгать на мексиканочке!
На границе погода переменилась. Высокая дымка уступила место густым, грязного цвета тучам, висевшим над бурыми и зелеными в те годы холмами. Время от времени заходящее солнце бросало вверх лучи, похожие на зубцы короны, или высвечивало вдалеке клочок земли. От тучи к туче горизонтально проскакивали немые молнии. Штук пять крупных капель ударились о ветровое стекло. Теперь даже Барти умолк, глядя на грозную панораму долин и холмов, на которых раскинулся город Тихуана.
Мы с Бартом уже бывали в Нижней Калифорнии, выезжая туда всей семьей на экскурсии из знаменитого отеля. У меня сохранилась фотография: Лотта и Норман улыбаются сзади в коляске, а мы с Барти — верхом на осле, раскрашенном под зебру. Фоном — искусственные кактусы и высокий банан. На всех, кроме меня, смешные сомбреро, у Барти — с надписью «Сиско Кид»[63]. Мы всякий раз смотрели хай-алай — Тихуана, кажется, была ее столицей, ее Куперстауном[64] — и прогуливались по главной улице, ничем не отличавшейся от Олвера-стрит в Лос-Анджелесе. Там я купил латунный перстень с черепом, зазеленивший мне палец, там сосал сочный сахарный тростник, оттуда привез домой прыгающие бобы, и они прыгали, пока не умерли червячки внутри.
Теперь мы оставили машину на окраине и пошли по центральной аркаде. План Тыквы склонял к осторожности: немного выпить, затем кино, затем столик у сцены в «Длинном баре». Поначалу мы его придерживались: когда сеньориты, обретавшиеся в негативных проемах аркады, окликали нас, мы отвечали примерно так: «Ты прелесть, дорогая, но не в этот чудесный вечер». Мы смеялись, толкали друг друга локтями и покупали очередную бутылку холодного пива. План нарушился, когда разверзлись тучи и дождь забарабанил с такой силой, что грязь на дороге рикошетировала вокруг нас, как пистолетные пули. Мы пробежали перекресток и нырнули под желтые и красные неоновые трубки над входом в заведение, которое и оказалось тем самым «Длинным баром».
В душный зал набилась, наверное, половина человечества. Яблоку негде упасть, кругом крики, возгласы, смех. Два оркестра играли изо всех сил. Дорожка, дразнящая, недосягаемая, с таким же успехом могла находиться на обратной стороне луны. Мы стояли, онемев, нас толкало в разные стороны, как молекулы в газе.
— Смотрите! Там!
Это был Тыква. Он заметил столик и уже двигался сквозь толпу, как боулинговый шар сквозь кегли. Мы устремились за ним и захватили места. Тут же подошла официантка и спросила, хотим ли мы «Маргариту».
— Да, да, — сказал Пингвин. — По «Маргарите».
— Кроме него. — Я показал на Барти. — Можете принести ему гранатовый сироп?
— Замечательно, — сказал Корова. — У нас столик в «Длинном баре».
— А что толку? Ничего не видно.
Пингвин был прав. Нас окружала плотная толпа. Время от времени открывался просвет, и за клубами дыма мелькала пустая сцена. Шум стоял такой, что хотелось зажать ладонями уши. Казалось, тысяча людей кричали разом, и оркестры с трубами и тромбонами соревновались с ними — кто поднимет больше шума. Официантка принесла коктейли. Она наклонилась над столом, качая грудями.
— Ого! Вы видали! — воскликнул Тыква. — Он глотнул из стакана с соленым ободком. — Закажем еще по одной. Я слышал, можно трогать за все, что хочешь.
Я заметил, что у Барти тоже «Маргарита». Он сунул палец в стакан и облизал.
В это время музыка смолкла и погас свет. Вокруг мерцали огоньки сигарет и сигар. Толпа заухала и прихлынула к далекой сцене.
— Это — шоу, — крикнул Пингвин. — А нам не видно!
Темноту прорезали три или четыре зеленоватых луча. Поднялся крик, а вернее, рев, и оркестры снова заиграли. Корова вскочил. Встал на стул. Мы сделали то же самое. На подиум вышли три девушки. Они стали прохаживаться взад-вперед, весело отбивая тянувшиеся к ним руки. Потом, пританцовывая, стали снимать друг с дружки одежду. Юбки. Пушистые шарфы. Цветастые блузки.
Есть люди, которые расстаются с детством навсегда: однажды вдруг становятся серьезными-важными, перестают верить в чудеса и сказки. А есть такие, как Тимоте де Фомбель: они умеют возвращаться из обыденности в Нарнию, Швамбранию и Нетландию собственного детства. Первых и вторых объединяет одно: ни те, ни другие не могут вспомнить, когда они свою личную волшебную страну покинули. Новая автобиографическая книга французского писателя насыщена образами, мелодиями и запахами – да-да, запахами: загородного домика, летнего сада, старины – их все почти физически ощущаешь при чтении.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.