Самый трудный день - [94]

Выполнив свою задачу, «ночные охотники» начали огибать лагерь с севера, пушечными очередями одну за другой сшибая пулеметные вышки. Пока шла вся эта свистопляска, к лагерю начали подходить чуть приотставшие Ми-24ВП с первой волной десанта на борту. Одна рота спецназа была высажена на территорию эсэсовских казарм, где сперва прикрывающие высадку «крокодилы» разровняли ракетами С-8 горящие развалины. Две другие роты первого батальона высадились на административной территории, объединяющей в себе разрушенное и горящее здание для караула, дом коменданта, администрацию, госпиталь СС, крематорий и здание, в котором располагалось лагерное гестапо.

Не успел герр комендант натянуть штаны, как прямо в его спальню сквозь выбитое вместе с рамой окно влетел здоровенный, вооруженный до зубов детина в камуфлированном бронике с размалеванным устрашающим боевым гримом лицом. Супруга коменданта хлопнулась в обморок, да и сам герр Хесс был близок к этому. Его и замутило и заслабило, а в спальне гадостно завоняло. Но это, так сказать, издержки его профессии, особенно в том случае, когда вдруг становится ясно, что за все зверства придется отвечать[6].

А тем временем с вертолетов Ми-8 на территорию лагеря уже высаживались второй и третий батальоны десантно-штурмового полка, которые брали под контроль территорию самого лагеря с бараками для заключенных. Задачей десантников было недопущение самосуда над капо и их помощниками, чтобы в недалеком будущем всех этих мерзавцев после суда можно было повесить в назидание потомкам. Операция «Страшный суд» прошла успешно, лагерь был освобожден, а потери среди заключенных оказались незначительными.

6 июля 1941 года. Германия, Нижняя Силезия, концлагерь Аушвиц-1

Монах-францисканец Максимилиан Кольбе

Я счастлив, я плачу от счастья… Господь явил мне чудо! Иначе трудно назвать то, что произошло сегодня в рукотворном аду, устроенном на земле гитлеровцами[7].

Я сознательно пришел к Богу, и всю свою жизнь служил Ему. Отправившись совсем юным из родной Лодзи во Львов, я принял монашество, и ничуть в этом не раскаиваюсь. Даже попав в лагерь, на воротах которого, словно в насмешку, красовался лозунг «Arbeit macht frei» («Труд делает свободным»), я молил Господа не о собственном спасении, а о спасении тех несчастных, кто, попав сюда, отчаялся и потеряли веру в Чудо Господне.

Я рассказывал им о страданиях первых христиан, которые умирали на арене римского Колизея под радостные вопли языческой толпы, благословляя Господа и не отрекаясь от Него. А чем отличаются от императора Нерона и его прислужников звери в человеческом обличие с рунами СС на петлицах, которые мучают и убивают узников нового «Колизея»? Я верю в то, что, когда зло будет наказано, те, кто стал жертвами нацистов, станут новоявленными мучениками, и истинные христиане им будут поклоняться так же, как мы поклонялись жертвам кровожадных римских императоров.

Мой отец был немцем, и после того, как Польша была захвачена воинством Гитлера, я легко мог бы стать фольксдойче. Мне было достаточно объявить о своем арийском происхождении, получить фолькслист, и отношение ко мне со стороны германских властей сразу же изменилось бы.

Но я не стал этого делать. Наоборот, я стал спасать от расправы гитлеровцев тех несчастных, которых преследовали нацисты за то, что они выразили неудовольствие захватчиками или просто были евреями. За ними охотились, словно за дикими зверями, и я прятал их в своем монастыре. За это меня и арестовали гестаповцы. Сначала меня бросили в варшавскую тюрьму Павияк, а в мае этого года отправили сюда, в лагерь Аушвиц, который стал для меня филиалом преисподней.

Чего только мне здесь не пришлось увидеть! Казалось, Гитлер собрал здесь самых жестоких маньяков со всей Германии. Они не просто убивали узников лагеря, но и делали это с нескрываемым удовольствием. Они словно состязались друг перед другом в жестокости и изобретательности умерщвления ближних своих. Люди в лагерной одежде были для них «материалом», с которым можно было делать все что угодно. И друг от друга узники отличались лишь номерами, под которыми они значились в лагерной картотеке. Вот и я стал не братом Максимилианом, а «заключенным номер 16670». Я знал, что отсюда уже не выйду – с моим запущенным туберкулезом жить мне осталось недолго, даже если бы я оставался на свободе.

И вот сегодня на рассвете все это разом закончилось. Господь прислал своих воинов, и они, явившись во всем своем ужасном великолепии, в грохоте взрывов и в отблесках пламени горящих эсэсовских казарм, освободили всех, кто мог уповать лишь на Его Чудо.

Это было воистину Утро Спасения. Рев моторов огромных железных птиц, проносящихся по небу, казалось, прямо под окнами наших бараков, разом разбудил всех заключенных. Там, снаружи, за толстыми кирпичными стенами и пыльными зарешеченными окнами наши спасители творили Божий Суд. И был он суровым и беспощадным. Встав на колени прямо посреди лагерного барака, я начал молиться, вознося Господу хвалу за чудесное явление наших спасителей, и многие узники присоединились к моей молитве.