Самый обычный день. 86 рассказов - [115]

Несколько минут ушло у него на то, чтобы научиться пользоваться своими конечностями, координировать движения рук и прилагать необходимые для этого усилия. Он понял, как двигать пальцами, и схватился ими за подоконник. Минут через сорок ему наконец удалось поднять свое туловище, и это показалось ему большой победой. Теперь он сидел, согнув ноги, прижимаясь левым плечом к участку стены под самым подоконником. Родственники наблюдали за ним из угла, в их взглядах ему виделись и восхищение, и ужас. Наконец он встал на колени и, опираясь руками о подоконник, чтобы не упасть, посмотрел в окно. По другую сторону улицы четко вырисовывалась часть дома напротив — это было очень длинное темное здание с симметрично расположенными окнами, которые скрашивали однообразие фасада. Дождь еще не кончился, но сейчас падали только редкие крупные капли, каждая из которых была видна в отдельности. Благодаря последнему усилию ему удалось подняться на ноги и встать в полный рост. Вертикальное положение показалось ему одновременно и необычайно интересным, и неудобным. Голова у него пошла кругом, он прислонился к стене, чтобы не упасть, и тут его ноги стали ватными, и ему пришлось снова опуститься на пол. Он опять встал на колени и в этом положении стал двигаться к двери, которая была приоткрыта. Ему захотелось распахнуть ее настежь, но от удара (определять необходимое для каждого действия усилие оказалось делом весьма непростым) створка стукнулась о стену, отскочила от нее и чуть не захлопнулась совсем. Он повторил свое движение, стараясь действовать не так резко, как в первый раз, и, открыв дверь, двинулся по коридору, не вставая с колен.

Может быть, где-то в доме прячутся человеческие существа? Теперь, однако (решил он), если по дороге ему и встретятся люди, то они увидят в нем сородича и не причинят ему никакого вреда. Эта мысль привела его в восторг. Ему больше не придется пускаться наутек, боясь, что его раздавят! В этом заключался первый положительный момент его метаморфозы. Проблема заключалась только в одном: люди захотят говорить с ним, а он не сможет им ответить. В коридоре при помощи обеих рук ему удалось снова встать в полный рост. На этот раз голова кружилась меньше. Потихоньку (теперь ноги лучше выдерживали вес его тела) он пошел по коридору, с каждым шагом ступая все увереннее. В конце коридора была дверь, которую он открыл. Там оказалась ванная комната. Унитаз, биде, ванна, две раковины — над каждой висело зеркало. Ему никогда раньше не доводилось видеть свое отражение, но он сразу узнал себя: перед ним стояло голое, толстое и рыхлое существо. Его лицо виднелось в нижней части зеркала, и это навело его на мысль о том, что он не был взрослым человеком. Но сколько ему лет? Он мальчик или подросток? Вид собственного обнаженного тела смущал его, хотя причина этого смущения была ему непонятна: никогда раньше он не стеснялся ходить голым. Может быть, смущение объясняется нескладностью этого тела, всеми этими бесконечными килограммами плоти, этим мясистым и прыщавым лицом? Кто он такой? Чем занимается? Его шаги с каждым разом становились все более уверенными. Он открыл дверь комнаты, смежной с ванной. Рядом с кроватью лежали коньки. На стенах висело множество вымпелов. А еще в комнате был письменный стол, на котором лежали книжки и тетради. У стены стояла этажерка с комиксами, футбольным мячом и фотографиями. На одной из них он узнал себя (это не составило никакого труда, так же как раньше в ванной: толстое прыщавое существо в синей форме команды по мини-футболу с белой полосой на каждом рукаве). В шкафу он нашел одежду, выбрал себе трусы, носки, майку, тенниску, спортивные брюки и кроссовки и оделся.

У входной двери он посмотрел наружу в глазок. И увидел лестничную площадку и три двери других квартир. В гостиной он провел пальцем по корешкам немногочисленных книг на стеллажах, погладил фарфоровую вазу, а потом нажал на кнопку радиоприемника. Музыка показалась ему слишком громкой, а слова — непонятными:

…colomitos inolvidables,

inolvidables сото las tardes

en que la lluvia desde la loma

no nos dejaba ir a Zapooopan…[60]

Он снова нажал на кнопку. Тишина. Он уселся на диван, взял пульт дистанционного управления и включил телевизор. Потом несколько раз переключил канал, усилил яркость до предела, максимально увеличил громкость, а затем уменьшил ее до минимума. Дело оказалось нетрудным. На диване лежала открытая книга. Он взял ее в полной уверенности, что не сможет понять ни слова, но, к своему удивлению, обнаружил, что стоило ему взглянуть на страницу, и текст стал ему ясен без особого труда: «Я переехал. Раньше я жил в гостинице „Дуке“ в одном квартале от площади Вашингтона. Многие поколения моих предков жили там, и когда я говорю о поколениях, то имею в виду как минимум двести или триста поколений»[61]. Он закрыл книгу и как раз в тот момент, когда клал ее на место, вспомнил, что книга лежала открытой, а не закрытой. Бедняга схватил томик и начал искать страницу, на которой он был открыт раньше, и в это время услышал, как кто-то открывает замок входной двери. Вошли мужчина и женщина, которые совершенно очевидно были взрослыми существами. Мужчина сказал: «Привет», а женщина подошла к нему, поцеловала в щеку, осмотрела с ног до головы и спросила: «Как это ты умудрился надеть штаны наизнанку?» Он взглянул на свои спортивные брюки. Откуда ему было знать, где у них лицо, а где изнанка? Бедняга пожал плечами. «Ты уроки сделал?» — спросил мужчина. Уроки — какой ужас! Он представил себе (словно это было воспоминание) прошлую жизнь, в которой не было ни уроков, ни брюк наизнанку. «Поторапливайся!» Это опять заговорила женщина. Он нехотя поднялся с дивана, но прежде чем пойти готовить уроки, зашел на кухню, открыл холодильник, вынул оттуда банку диетической пепси-колы и при попытке открыть ее (пальцы пока его плохо слушались) пролил половину напитка на пол. Не дожидаясь нахлобучки, он пошел в кладовку и, вынимая швабру из зажима на стене, увидел трех тараканов, которые сначала замерли, прижавшись к стенке, а потом попытались скрыться. Испытывая легкое омерзение, он наступил на них правой ногой и надавливал до тех пор, пока не почувствовал, как затрещали их тельца.