Самый лучший праздник - [27]

Воздух постепенно пропитывался тем чудесным ароматом, который она так любила. Брук вздохнула. Да. И Дункан был здесь. И теперь, пока она варила кофе, наблюдал за ней из соседней комнаты.

Она сглотнула, думая о том, что нужно бы включить верхний свет. Но тогда он обнаружит, что она очень возбуждена. Брук перевела дыхание. Чем это объяснить? Ведь он даже не дотронулся до нее, не заговорил до тех пор, пока они не вошли в ее квартиру. Да и потом они обменялись лишь несколькими словами, когда он попросил ее заварить кофе, а не заменять лампочку.

Почему тогда ее всю колотит от возбуждения? Ответ был только один: это Дункан. И она хочет, чтобы он снова ее поцеловал! Дотрагивался до нее снова и снова!

Кофе вскипел, и она волевым усилием отогнала от себя все свои дурацкие мысли и фантазии. Она угостит его кофе, а потом отошлет восвояси. Через два дня закончится Рождество. Ей больше не придется играть роль Мисс Веселое Рождество. А ему — ходить с ней на балет. Они будут лишь соседями. Как и раньше. Просто добрыми, вежливыми соседями.

— Как ты пьешь кофе? — спросила она голосом более хриплым, чем ей бы хотелось, но с интонацией, соответствующей ее настроению, и, не дождавшись ответа, предложила: — У меня есть сахар, заменитель сахара, нежирное молоко. У меня даже есть вкуснейшие пирожные с кремом!

Он по-прежнему не произнес ни слова. Но пошевелился. Встал. Казалось, занял собой все пространство гостиной. Брук стало тяжело дышать.

На нем были черные слаксы, — темная спортивная куртка и на тон светлее льняная рубашка без ворота. Она встретилась с ним в фойе театра и до сих пор не могла забыть этот момент. Брук всегда считала его элегантным, но в тот момент поняла, что дело не в его одежде, а в импозантности и уверенности, которые от него исходили.

В слабом свете блестели его кофейного цвета глаза, пряди светло-каштановых волос казались темнее, чем обычно. Она снова подумала, что эта цветовая гамма напоминает оперение какой-то хищной птицы. А сегодня она чувствовала себя добычей. Особенно из-за затуманенного взгляда, который он искоса бросал на нее из-под длинных ресниц.

— Кофе почти готов, — бодрым тоном произнесла она.

Он остановился в проеме кухни. Его куртка свободно свисала, очертания рубашки подчеркивали стройность спортивной фигуры.

Именно тогда она повернулась, чтобы взять две чашки с верхней полки встроенного шкафа. И тут же услышала его. Прозвучал четкий звук шагов по кафельному полу. Затем она почувствовала его прямо у себя за спиной, на расстоянии нескольких дюймов или даже меньше. Почувствовала его запах, когда он наклонился вперед, увидела, как он обеими руками оперся о стойку бара.

Оставалось только ощутить его, Брук содрогнулась от желания соприкоснуться с ним губами.

— Я передумал, — сказал он, обдавая теплым дыханием ее кожу.

— Насчет кофе? — спросила она.

Он кивнул, коснувшись губами ее волос и мочки уха.

— У меня есть чай, — выдавила она из себя. — Сельтерская. И пиво.

Он лишь отрицательно качал головой при каждом предложении, все приближаясь к ней. Ее колени враз ослабели, как и ее решимость.

— Так ты ничего не будешь пить?

— Выпью, — пробормотал Дункан. — Но попозже.

Попозже? Значит, он собирается остаться? На ночь?

— Дункан?

— Ммм?

— Что мы будем делать?

Мгновение-другое он оставался на месте, молча стоя у нее за спиной. Слишком близко и слишком далеко для того, чтобы она могла насладиться им.

— У тебя есть музыка?

Музыка? Она кивнула.

— В шкафу. В гостиной.

— Тогда потанцуем, — предложил он.

Обхватив своей большой рукой ее запястье, которое никогда еще не казалось таким маленьким, он повел ее в окутанную темнотой гостиную.

Он очень плавно двигался. И при этом держал ее, словно хозяин, по-собственнически — или это от отчаяния? — касаясь бедрами и коленями.

Они медленно танцевали под тихую, завораживающую мелодию.

Брук чувствовала запах кофе. Легкий интригующий аромат, к которому примешивался его теплый, такой уже знакомый запах, а также запах нагретой хвои и темно-красных свечей, которые она зажигала днем.

Брук прильнула к нему, и в ответ он прижал ее еще теснее, пока она не потеряла способность отличать его дыхание от своего. Пока ее пульс не забился в унисон с тяжелым стуком, глухо звучащим в его груди.

Дункан сжал ее пальцы одной рукой, и кожу стало покалывать от возбуждения. А другая ладонь, которую он держал у нее на спине, двигалась все ниже и ниже — с каждым тактом музыки и с каждым их шагом.

И где-то между Генделем и Чайковским, между ее вздохом и его то ли стоном, то ли еле сдерживаемым криком Брук окончательно влюбилась в Дункана! Сварливого, черствого, заботливого, чуткого доктора Кокса.

Уткнувшись лицом в его шею, она легко поцеловала его, слегка коснувшись губами кожи над воротником рубашки. И тут же почувствовала, как он напрягся.

Когда кончилась музыка и сменился диск, когда зазвучала следующая мелодия, она принялась полушептать-полупеть «Рождественскую песню».

— Я хочу слышать, как ты поешь, — хрипло произнес он.

— Я не пою, — покачала она головой, зная, что он слышал ее пение в душе.

— Да нет же, ты поешь, — мягко возразил он, взял ее за руку и потянул за собой.