Самый глупый ангел - [35]

— Тогда я вам скажу, что можно, хорошо? — сказал Сэм. — Валяйте. Берите. Только вам пора сматываться. Сейчас дождь пойдет. — Сэм не помнил, чтобы ему раньше приходилось так разговаривать со взрослыми.

Блондин посмотрел на батончики, потом на Сэма:

— Спасибо. Мир Земле, а человекам благоволенье. Веселого Рождества.

— Я же еврей, вы не забыли? Мы не отмечаем Рождество. Мы празднуем Хануку, чудо огней.

— О, это было никакое не чудо.

— Чудо-чудо.

— Нет, я помню. Кто-то подкрался и подлил масла в лампаду. А рождественское чудо я исполню завтра. Сейчас мне пора. — С этими словами высокий блондин попятился, прижимая шоколадные батончики к груди. — Шалом, дитя. — И просто исчез.

— Здо́рово, — сказал Сэм. — Просто здорово. Мог бы лишний раз и не напоминать.

Кендре — Малютке Воительнице Чужеземья, боевой владычице арены с горячим маслом, истребительнице монстров, грозе мутантов, бичу Пиратов Песка, заклятой защитнице пастухов жвачных тварей Лана, внутриполостной Кровной Чемпионке народа Термитов (с седьмого по двенадцатый термитник включительно) — нравился сыр. Вот так и случилось, что двадцать третьего декабря, пока лапша мокла и слипалась в дуршлаге, Молли воздела мускулистую руку к небесам и призвала кары всех фурий на голову своей высшей силы, Бога Червей Ниггота, за то, что позволил ей забыть моцареллу на кассе в «Экономичном гипермаркете». Вот только богов не заботят дела лазаньи, а посему небеса не разверзлись пламенем возмездия (по крайней мере, из кухонного окна Кендра этого не заметила) и не испепелили мелочного божка, осмелившегося предать ее в суровый час сырной нужды. Не случилось ровным счетом ничего.

— Будь ты проклят и заклят, Ниггот! Не будь мой клинок сломан, я гнала бы тебя до самых дальних пределов Чужеземья и один за другим отсекала бы твои стебельчатые буркалы, общим числом тысяча и один, дабы у меня в руках не остался твой самый излюбленный. А потом я сырыми скормила бы их все самой гнусной…

Тут зазвонил телефон.

— Алло-о-у? — сладко пропела Молли.

— Молли? — спросила Лена. — Ты что-то запыхалась. У тебя все хорошо?

— Быстро, сочини чего-нибудь, — сказал закадровый голос. — Только не говори ей, чем ты тут занималась.

Последние два дня закадровый голос от Молли почти не уходил — главным образом доставал, но ведь он на самом деле вспомнил, сколько орегано и тмина класть в красный соус. И тем не менее она знала: такая неотступность — верный признак, что надо как можно скорее возвращаться к медикаментам.

— О да, у меня все хорошо, Лена. Просто сдабриваю себе сдобу. Сама понимаешь — серый день, скоро буря, Тео — мутант… Вот я и решила себя немножко приободрить.

На линии повисло долгое молчание, и Молли заволновалась: достаточно ли убедительно прозвучало?

— Совершенно убедительно, — сказал закадровый голос. — Если бы меня здесь не было, я бы решил, что ты до сих пор этим занимаешься.

— Тебя здесь и так нет, — ответила Молли.

— Что-что? — переспросила Лена. — Молли, я могу перезвонить, если тебе сейчас неудобно.

— О нет-нет-нет. Все хорошо. Я просто лазанью делала.

— Никогда не слышала, чтобы лазанью называли сдобой.

— Это на вечеринку.

— А, ну да. И как?

— Забыла моцареллу. Заплатила и оставила возле кассы. — И Молли взглянула на три упаковки рикотты, которые насмешливо смотрели на нее со стойки. Мягкие сыры иногда такие наглые.

— Хочешь, я заберу и привезу тебе?

— Нет! — При мысли о том, что придется высиживать долгую трёп-сессию с подружкой, Молли ощутила толчок адреналина. Граница между Хвойной Бухтой и Чужеземьем стала очень зыбкой. — Я хотела сказать — все в порядке. Я сама заберу. Мне нравится сыр… покупать.

И тут она услышала в трубке протяжный всхлип.

— Мол, мне очень, очень нужно помочь тебе с твоей чертовой лазаньей, понимаешь? Очень.

— Ну что, похоже, она чокнулась, так же как и ты, — сказал закадровый; Молли дерябнула рукой воздух, чтобы голос заткнулся, — подчеркнуто резко поднесла палец к губам. — Она торчит от кризисов, если я в этом что-нибудь понимаю.

— Мне нужно с кем-нибудь поговорить, — всхлипнула Лена. — Я порвала с Такером.

— Ой, Лена, какая жалость. Кто такой Такер?

— Тот летчик, с которым я встречалась.

— Парень с летучей мышью? Ты же только что с ним познакомилась, правда? Прими ванну. Съешь мороженого. Вы знакомы с ним сколько — два дня?

— У нас с ним много общего.

— Будь ковбоем, Лена. Ты его трахнула и выпнула на обочину. Он же не украл у тебя схему реактора холодного синтеза. Все будет хорошо.

— Молли! Сейчас Рождество. А ты считаешься моей подругой.

Молли кивнула телефону и тут же поняла, что Лена ее не слышит. Так и есть — подруга из Молли не очень хорошая. В конце концов, она действительно заклятая защитница пастухов жвачных тварей Лана, а также член Гильдии киноактеров, поэтому ее долг — делать вид, что принимает близко к сердцу проблемы своей подруги.

— Тащи сыр, — сказала она. — Мы тебя ждем.

— Мы?

— Я. Тащи сыр, Лена.

Тео Кроу появился в «Морском рассоле: наживке, снастях и отборных винах» как раз вовремя, чтобы все пропустить. Хозяин лавки Роберт Мастерсон позвонил ему, заметив, как с Сэмом Эпплбаумом разговаривает таинственный высокий блондин, Тео немедленно кинулся туда и обнаружил, что обнаруживать нечего. Блондин не угрожал Сэму и никак ему не навредил, с мальчишкой все было в норме, вот только он то и дело принимался лопотать, что сменит веру и станет растаманом, как его двоюродный брат Престон, который живет на Мауи. Посреди разговора Тео понял: он не совсем годится для того, чтобы приводить доводы, почему не стоит всю жизнь курить дурь и, как кузен Престон, кататься по волнам на доске, ибо: (а) так и не выучился сёрфингу, (б) не имел даже смутного понятия, как действует растафарианство, и (в) в конце концов будет вынужден прибегнуть к аргументу: «И посмотри, какой я конченый придурок, — ты же не хочешь сам таким стать, правда, Сэм?» Лавку он покинул, чувствуя себя еще бесполезнее, чем после вербальной трепки, которую ему задал летчик у Лены Маркес.