Самые страшные войска - [7]

— Скутин, каждая фамилия что-то говорит о самом человеке.

Ох, и зря он это сказал! В нашем гарнизоне в Верхней Хуаппе все солдаты и командиры знали, что в ответ могу сморозить такое, что мало не покажется, за словом в карман не полезу и в долгу никогда не останусь. Я тут же отрезал ему:

— И о чем говорит ваша фамилия, товарищ Примайчук?

Рота рухнула от смеха. В строю больше половины ребят были с Украины, да и многим остальным тоже было понятно. Старшина смолчал, потом приказал роте топать в столовую, а я пошел сзади без строя, как вольный гражданский человек.

Старшина оказался благородным человеком. Хоть после этого случая он невзлюбил меня еще больше, но почем зря ко мне никогда не прикапывался. Сердечный поклон ему за это. Строг был, но справедлив.

P.S. Для тех кто не в курсе. Примак (или приймак): на Украине и в южных областях России — это супруг, который вместе с женой живет у тещи (в приймах). Быть примаком считается унизительно, как правило, он подвергается насмешкам и притеснениям со стороны тещи.

P.P.S. Сам я сейчас живу в Питере с женой и двумя дочками как раз у тещи, то есть примаком. Вот ведь как бывает.

Гауптлаг Софпорог-1

Гарнизонная гауптвахта при 909-м военно-строительном отряде, пос. Новый Софпорог, Лоухский р-н, Карелия

Началось все с того, что в нашу дурколонну (дорожно-строительную колонну) прислали нового начальника. Уже третьего за неполный год, и не последнего! Новым нашим «бугром» стал штатский Махмуд Гаджиев (фамилия изменена) — вольнолюбивый сын рутульского народа, окончивший Бакинский институт инженеров народного хозяйства и присланный к нам по распределению на два года. Работа в дурколонне у Махмуда, как и у прежних начальников, не сложилась. Прежде всего не сложились отношения с солдатами.

Я не хочу в чем-то обвинять Махмуда, Мишу, как мы его называли. Просто он сын своего народа, со своими восточными традициями и понятиями о производственных отношениях. А традиции эти таковы, что начальник — это царь и бог. Он имеет неограниченную власть над подчиненным, короче — тиран и деспот. Появившись у нас в дурколонне, он обратился к первому же попавшемуся солдату так:

— Эй ты, педераст!

Этим солдатом был Юра Кремнев из Грозного. Юра удивился несказанно. Так удивился, что даже не дал Мише в морду. А мог бы — у Юры это не задержится. Сказал лишь:

— У нас нет педерастов, ты первым будешь. — И, сплюнув, пошел дальше.

Миша чего-то орал ему вслед, но Юра даже не оглянулся.

В нашей автоколонне диспетчером была женщина — вдова погибшего офицера, формально она подчинялась Мише. Тот в первый же вечер сказал ей:

— Сегодня вечером придешь ко мне домой. А не придешь — пожалеешь. На получку вместо денег будешь х… сосать.

Женщина сообщила об этом нашим офицерам. Офицеры — люди особые. У них свои кастовые понятия о чести и корпоративности. Ведь эта диспетчерша была вдовой погибшего офицера, к тому же их товарища. Поэтому они собрались вечером в Мишином доме на офицерский суд чести. И простым, понятным, а главное — очень убедительным способом объяснили Мише, что он не прав. Смыв кровь с лица и заклеив ссадины пластырем, Миша понял, что и в самом деле не прав. Понял, правда, очень своеобразно. Как он нам позже объяснял, «это их женщина». Вроде как коллективно ею пользуются. А он позарился на чужое. Это ему было понятно.

По лесу Миша любил ходить с охотничьим ружьем. Ни разу не видели, чтобы он что-то подстрелил, но, видимо, вооруженным он казался себе мужественным и грозным.

Как-то еду я по лежневке (бревенчатой дороге) на своем самосвале и вижу на обочине голосующего Мишу с ружьем. Притормозил.

— Что случилось?

— Налей мне солярки — костер разжечь.

— Сейчас.

Я достал из поднятой кабины ведро и шланг, протянул Мише:

— Набирай.

— Сам набирай!

Ясно. Для того чтобы набрать солярки, надо сначала ртом засасывать ее через шланг. Процедура неприятная: как ни старайся, а солярки хлебнешь. Мише этого не хотелось. Я сказал ему:

— Так, если тебе надо солярки, то набирай, а если нет — я поехал: у меня много работы.

Миша недовольно скосился и стал все делать сам. Конечно, наглотался солярки да еще и облился. Он снял с моей головы пилотку и стал вытирать ею руки.

Я обалдел! Но не надолго. Кинулся на Мишу и стал метелить его от души. Вмешались ребята-старослужащие, что ехали со мной в МАЗе, разняли нас. И хорошо, что разняли. Миша был парень поздоровей меня, еще неизвестно, чем бы все закончилось. А потом он нажаловался командирам, и я получил пять суток губы, за то что «избил дорожного мастера». Это еще спорный вопрос, кто кого избил, но дело не в этом. Не по-мужски это как-то — жаловаться. На губу у нас попасть непросто: до нее сорок километров, да еще через пограничный КПП ехать, документы надо выписывать. Ну да Миша постарался для меня.

И вот сижу я на губе, в одиночке. Общая камера была переполнена, поэтому новеньких распихивали в одиночки. Это, вообще-то, нарушение, но когда и что в армии делалось правильно?

Нам уже выдали ужин. Нары подняты к стене и закрыты на замок до отбоя. Но отбой будет в одиннадцать, а пока я просто сидел на узеньком пеньке. Самым строптивым устроили вечернюю прогулку — гоняли бегом по внутреннему двору. Потом и их разогнали по камерам. И наконец я услышал в караулке какие-то нехорошие разговоры. За двое суток в камере слух обостряется до чрезвычайности. Слышны разговоры по всему помещению. Я прислушался — так и есть, сейчас арестованных «воспитывать» будут. Процедура эта выглядит так. Весь караул, пьяный естественно, заваливает в камеру. Начальник караула читает по журналу звание и фамилию арестованного. Тот должен ответить: