Самые первые - [8]

Время летит. Весну с ее прохладой и земляными бурями сменило жаркое лето. Теперь мы изнываем от кубанского зноя. Комбинезоны, надетые прямо на голое тело, пропитаны солью от пота. Остряки по этому поводу шутят: «Если ты вышел из своего комбинезона, а он остался стоять, значит, пора заняться стиркой».

Вечерами, лежа в палатках, мы слышим, как ветер доносит девичьи голоса. Это поют в соседней станице. Выплывает луна. Она такая огромная, что кажется совсем рядом — подойди и потрогай рукой. Песни становятся звонче, зазывнее. Мы беспокойно ворочаемся на жестких кроватях и безуспешно стараемся заснуть. Сладкая истома теснит грудь, и, кажется, еще миг — и ты бесшумной тенью выскользнешь из палатки, и никакая сила не удержит тебя. Но мы должны спать. Нам рано вставать. Завтра полеты. Они сейчас для нас самое главное в жизни.

Пришла осень, а с ней и пора подведения итогов. Экзамен по летной подготовке у нашей группы принимал полковник Норкин — командир полка, где нам предстояло завершить учебу в училище. Мы здорово волновались. Волновался и наш инструктор капитан Дмитриев. Правда, внешне это было незаметно, но мы видели, как часто он доставал традиционную пачку «Капитанских» из кармана своего комбинезона. И понимали его состояние: ведь он «показывал товар лицом».

Все прошло как нельзя лучше. С легким сердцем разъезжались мы в отпуск, по домам. Я как на крыльях мчался в свою Одессу. Там жила Она, которая снилась мне по ночам, от которой я ждал писем, о которой мечтал. Первая любовь…

Но Она… вышла замуж. Я с тоской бродил по улицам и паркам, где раньше гуляли вдвоем. Мне было не по себе. И я еле дождался окончания отпуска.

К счастью, в двадцать лет горизонт недолго бывает затянут тучами. Утешив себя тем, что все, что ни делается, к лучшему, я с головой окунулся в учебу. Занимался с каким-то внутренним подъемом: ведь курс последний, летать предстоит на реактивных, о которых мы столько наслышались былей и небылиц, летать не по учебной программе, а на боевое применение: воздушные бои, перехваты, стрельбы. С вдохновением штудировал теорию полета, динамику, конструкцию самолета и двигателя этой необычной для нас, курсантов, машины. Нам не терпелось побыстрее сесть за ее штурвал, разорвать ревом турбины утреннюю тишину и раствориться в далекой синеве неба, по которому мы уже так соскучились!

И вот снова весна. Весна 1956 года. Последние государственные экзамены. Теорию сдаю на «отлично». Попадаю к Норкину в «дворцовый полк». Полк так окрестили шутники, потому что базировался он прямо при училище, в городе. Впереди контрольные полеты.

В группе инструктора Шульги нас четверо. С одним из этих парней, Олегом Разумовым, меня связывает крепкая мужская дружба. У нас сходные судьбы: оба потеряли на войне отцов и воспитывались в основном бабушками, добрыми и снисходительными к мальчишеским проказам. У нас все общее. Небольшое денежное содержание идет в один котел, а оттуда уже выделяются суммы на покрытие всяких расходов, покупку различной бытовой мелочи, праздничные подарки родным.

Всюду мы были вместе: на аэродроме, в классе, на спортивной площадке, в увольнении. Эта привязанность осталась до сих пор, несмотря на то, что через несколько лет судьба заставила нас шагать разными дорогами.

Близилась осень. Мы чувствовали себя почти офицерами: учеба подходила к концу, с каждого из нас уже сняли мерку для пошива офицерского обмундирования. Но сезон выдался дождливый. Аэродромы залило, и нам пришлось «кочевать» по всей Кубани, чтобы урвать погоду для полетов. Тоскливое ожидание, «пустые» дни, длительные перекуры у синоптической карты…

Экзамены по летной подготовке мы сдавали не в октябре, как обычно, а в конце декабря. Выпустили нас в начале февраля 1957 года.

Большой спортивный зал училища. Мы стоим, выстроившись поэскадрильно. Перед нами длинные столы, на которых горками лежат кортики и дипломы. На наших плечах самая что ни на есть затасканная форма. Это нас так приодели матросы батальона обслуживания и мотористы, выменяв свою промасленную робу на нашу, курсантскую. Затаив дыхание слушаем приказ о присвоении нам офицерского звания.

Волнуюсь. В голову приходит шальная мысль: «А вдруг в списке нет?» Но вот кортик и диплом у меня в руках, и я уже не могу дождаться, когда нас отпустят в кубрики, где на кроватях разложены наши парадные формы — лейтенантов авиации Военно-Морского Флота.

Наконец сломя голову бежим в кубрики. Быстро переодеваемся и… не узнаем друг друга! Неужели все так просто, так легко: три минуты — и курсант превращается в офицера. О том, что ради этих минут были затрачены годы напряженного труда, в этот момент как-то не думалось.

И снова построение в спортзале. Мы несколько смущены и поминутно поглядываем на свои погоны и звездочки. Взрослые дети — такими, наверное, мы казались со стороны снисходительно улыбающимся членам Государственной комиссии. Торжественно и строго в зале. Нас поздравляют и зачитывают приказ о распределении по флотам.

Помню, как мы подолгу спорили, обсуждали, где лучше служить. Каждый флот имел своих поклонников и противников. Черноморский — идеальные метеорологические условия. Это позволит быстро войти в строй, но зато пройдет немало времени, пока приобретешь опыт полетов в «сложняке». Северный — антипод юга. Здесь можно долго просидеть, «ожидая у моря погоды» для того, чтобы перестать считаться «молодым», но, войдя в строй, быстро приобретешь опыт полетов в самых сложных условиях, станешь настоящим летчиком. На Тихоокеанском — романтика.