Самые первые - [7]

А ведь были инструкторы, уставшие и нервные от работы, требовавшей от них немалых моральных и физических сил. Самолет не автомобиль, а небо не шоссе. Здесь нельзя подрулить к обочине, остановиться, прикинуть, не торопясь, что и как. Здесь каждая ошибка может стоить жизни и курсанту, и инструктору.

Итак, совершен самый важный в жизни полет! И хотя впереди еще тысячи других, простых и сложных, удачных и опасных, предстоит еще много труда, пота, прежде чем ты с полным правом назовешь себя летчиком. Однако уже и сейчас чувствуешь свою причастность к крылатому племени людей.

Осенью 1954 года мы сдали госэкзамены. Мне была вручена грамота ЦК ВЛКСМ — моя первая награда за успехи в летной подготовке. Позже, через пятнадцать лет, я получу еще одну такую же грамоту. Теперь за участие в космическом полете. Символично, что мои первые шаги и в авиации, и в космонавтике были отмечены комсомолом.

Экзамены по летной подготовке подвели итог долгим и жарким спорам, положили конец всем колебаниям и дали однозначный ответ, кому кем быть: истребителем или пилотом тяжелых машин. В зависимости от личных наклонностей и летной подготовки часть курсантов должна была продолжить учебу в Ейском авиационном училище, а часть — в другом. В моем предписании значилось: «После отпуска прибыть в Военно-морское ордена Ленина авиационное училище имени Сталина».

Но, прежде чем разъехаться по своим училищам, мы должны были пройти морскую практику. Для этого нас отправили на месяц в Кронштадт и разместили группами на трех кораблях: линкоре «Октябрьская революция», крейсере «Макаров» и паруснике-бриге «Седов».

С интересом присматривались и приспосабливались мы к морскому укладу жизни. Для нас все это было ново и необычно, начиная с команды «Подъем!» («Команде вставать!»), подвесных коек и страстью моряков к чистоте. Поначалу нам казалось, будто они только и делают, что или изучают боевую технику, или драят свой корабль. Мы тоже получили свое место и в БЧ (БЧ — боевая часть. Так называются службы на корабле), и свой участок палубы или кубрика, который во время так называемых «малых приборок» (три раза в день: перед завтраком, обедом и ужином) и «больших приборок» (в субботу с утра до обеда) должны были скрести и мыть, невзирая на их стерильную чистоту.

Уже после первых приборок мы поняли, что фигура старпома с накрахмаленным носовым платком, знакомая нам по книгам, далеко не мифическая, а вполне реальная личность. На «Седове» им был коренастый, молчаливый, рыжеватый старший лейтенант. Обычно под самый конец большой приборки он появлялся у нас в кубрике, доставал этот самый приводивший нас в трепет белый платок, просовывал его в какую-нибудь щель за рундуком или трубопроводом. Затем долго и брезгливо рассматривал его маленькими неподвижными глазками, поворачивался и уходил, не проронив ни слова. Это означало, что мы должны начать все сначала.

Привыкшие к простору аэродрома, мы никак не могли приспособиться к быстрому передвижению по узким отсекам и крутым трапам, к обилию металлических частей, выступающих в самых неожиданных местах на нашем пути. Уже на второй день «службы» на корабле на моей голове, как казалось, не было живого места и образовалась одна сплошная шишка.

Моряки любят подначки. Многим из нас приходилось и макароны продувать от пыли, и точить напильником якорь, и искать в соли вредителей.

Но все это детали. Главное — мы ознакомились со средствами Военно-Морского Флота, с которым придется взаимодействовать в будущей нашей службе в авиации ВМФ, приобщились к суровой жизни тех, кто управляет и обслуживает все эти крейсеры, эсминцы, подлодки и катера, находясь в постоянной боевой готовности.

Мы расставались с Балтикой. Где-то в глубине души я надеялся, что вернусь еще сюда, в этот край, который дал мне крылья, где я научился летать.

Уже потом мне пришлось побывать в разных местах, летать с разных аэродромов. Все это были аэродромы, закованные в бетон, насыщенные различной техникой и наполненные воем и грохотом реактивных двигателей. Но почему-то и сейчас с какой-то щемящей грустью вспоминаю тот первый для меня аэродром на берегу Финского залива. Покрытый густой, сочной травой, он скорее напоминал луг или большую лесную поляну, на краю которой уютно разместились всего один бензо- и один маслозаправщик, да пара-тройка самолетов, не успевших подняться в воздух. Тихие рассветы с клочками тумана над болотами и речушками, с медленно встающим из-за леса огромным солнцем и с хриплым криком петуха из далекой деревни. Чистое, словно только что выполосканное небо. Милая, бесконечная трель невидимого жаворонка…

И вот я снова в стенах ставшего мне уже родным училища. Привычный ритм жизни: подъем, зарядка, занятия, самоподготовка. Так каждый день. Много дней. Но в их череде не замечаешь, как летят недели, месяцы. И уже окончен теоретический курс. Сданы экзамены. Нас отправляют на полевой аэродром.

Як-11. Мне как-то сразу понравился этот лобастый самолет. Пилотируя его, я вскоре почувствовал себя чуть ли не асом. Машина умная и вместе с тем достаточно строгая. Делаешь все как полагается, и она чутко реагирует на каждое твое движение. Послушна, устойчива. Но если начинаешь «мудрить»… Словом, не любит Як, когда с ним фамильярничают.