Самуэль Август из Севедсторпа и Ханна из Хульта - [7]

Самуэль Август умел хорошо руководить работниками. Ведь это правда, что добрые люди умеют ладить с людьми. К тому же ему повезло, что он крестьянствовал в то время, когда это занятие приносило радость, и для него имелись все условия, и он всем сердцем любил свое дело.

Но прежде всего он любил Ханну, кажется, я уже говорила об этом? Сам он говорил об этом часто. Почти каждый день до конца своей жизни. Он не переставал повторять, как счастлив с ней, повторял, как ему, повезло, что она появилась в его жизни и живет в его доме. Если он, придя домой, не видел жену в ту же секунду, его волновало лишь одно: «Где моя женушка?»

Кристофер Польхем, человек умный, говорил, что для детей хорошо, когда родители ласковы друг с другом. Польхем, без сомнения, одобрил бы Самуэля Августа. Ласковее человека, чем он, среди крестьян трудно было найти. Во всяком случае, у смоландских крестьян не было принято выказывать свои чувства, как это делал Самуэль Август. Мы, дети, привыкли к тому, что отец на наших глазах каждый день нет-нет да и приласкает мать. Когда одна из моих сестер в двухлетнем возрасте увидела открытку, на которой мужчина ласково прильнул лицом к шее молодой дамы, она, как бы узнав, воскликнула: «Папа щекочет шею!»

Детей Эрикссонов из Нэса звали: Гуннар, Астрид, Стина и Ингейерд. Счастливы были дети, которые там жили и родителями которых были Самуэль Август и Ханна. Почему они были счастливы? Я задавала себе этот вопрос и думаю, что знаю на него ответ. Счастливым делали наше детство надежность и свобода. Спокойно и надежно нам было с родителями, которые так сильно любили друг друга. Они были всегда с нами, когда мы нуждались в них, но они не стесняли нас и позволяли свободно и весело шататься вокруг, а какие прекрасные места для игр были в Нэсе нашего детства! Разумеется, нас воспитывали послушными и богобоязненными, как было принято в то время, но в играх нам предоставляли полную свободу и никогда за нами не следили. И мы играли, играли без конца, как это мы только не заигрались до смерти! Мы, как обезьяны, лазали по деревьям и крышам, прыгали со штабелей досок и стогов сена до того, что начинало ныть в животе, ползали в выдуманных опасных подземных ходах — в больших кучах опилок, плавали, еще не научившись плавать, напрочь забывая наказ мамы «не заходить в воду глубже пупка». Но мы выжили все четверо.

В детстве нас никто не бранил. Мама не ругала нас, очевидно, потому, что мы слушались ее с первого слова. Это она воспитывала нас, и я не помню, чтобы Самуэль Август когда-нибудь занимался нашим воспитанием. Я считаю, что она справлялась с этим прекрасно. Слушаться мы, без сомнения, были должны, но она не предъявляла нам массу ненужных и невозможных требований. Например, от нас не требовали, чтобы мы обязательно приходили вовремя к обеду; опоздаешь — возьми себе что-нибудь в кладовке. И никто за это не выговаривал нам. Я не помню также, чтобы она хоть раз упрекнула нас, когда мы приходили домой в порванной или запачканной одежде. Видно, она считала, что ребенок имеет право измазаться, войдя в азарт во время игры. Она не ругала нас также, если кто-нибудь нечаянно набедокурит. Например, в тот раз, когда маленькая сестренка влезла на кухонный стол и опрокинула чан с тестом для кровяных хлебцев, пальта, Ханна, не сказав ни слова, вымыла испачканную в крови малышку, надела на нее чистое платье и подала на обед что-то другое вместо пальта.

Эта свобода не означала, что у нас не было обязанностей. Само собой разумеется, мы должны были учиться работать. С шести лет мы начали пропалывать репу и рвать крапиву для кур. По мере того как мы росли, нас, когда требовалось, брали на уборку урожая. А требовалось почти всегда! В день своей конфирмации я до обеда подбирала колоски ржи, а после обеда причащалась. От работы нельзя было улизнуть. Если, например, наши одноклассники, городские дети, у которых были школьные каникулы, приходили и звали нас поехать с ними на велосипеде на несколько дней во время прополки репы, нам оставалось только отказаться. Порученное дело надо было выполнять. Мне думается, это пошло нам на пользу, помогло позднее выносить даже довольно трудную работу без нытья и жалоб. «Знай себе жми дальше, не останавливайся», — призывала нас она, стоило кому-нибудь задуматься во время мытья посуды, ведь мы также помогали ей по дому.

Это мы запомнили на всю жизнь. «Знай себе жми дальше, не останавливайся», — сколько раз я говорила это себе самой, превозмогая желание бросить надоевшую мне, неинтересную работу неоконченной. А когда меня подмывало совершить что-нибудь слишком рискованное, мне на помощь приходили слова: «Не заходи в воду глубже пупка!»

Наша жизнь в Нэсе протекала без больших бед, так часто подстерегающих людей. Но однажды наш счастливый мир чуть не рухнул. Самуэль Август едва не умер от воспаления брюшины. Его привезли в больницу с лопнувшей слепой кишкой, и Ханна неотлучно была при нем, она провела в больнице целый месяц, пока не миновала опасность. Самуэль Август был твердо уверен, что без ее помощи он не выжил бы; он утверждал, что «ее молитвы поднимались, точно дым, до самого неба», что они-то и помогли ему или даже просто то, что она сидела возле его кровати. За нами, детьми, во время болезни отца хорошо присматривали, и тем не менее я помню, что этот месяц был для меня пустым и холодным. Но Ханна, разумеется, должна была все время находиться с Самуэлем Августом. В горе и в счастье они жили друга для друга.