Самозванка - [20]

Дѣвушки, между тѣмъ, прошли наверхъ.

– Достала? – спросила Настенька, впиваясь въ Вѣру глазами и замирая отъ нетерпѣнія.

– Да…

– Гдѣ же?… Гдѣ деньги?… Давай скорѣй, скорѣй, a то войдетъ кто-нибудь…

Вѣра достала деньги и передала ихъ Настенькѣ, которая отъ волненія дрожала всѣмъ тѣломъ и сверкающими глазами смотрѣла на пачки билетовъ.

– Сколько тутъ? – спросила она, запихивая пачки въ картонъ изъ подъ шляпки.

– He знаю… Взяла первое, что попалось…

– А… а много въ сундукѣ такихъ пачекъ?

– Да, много.

Настенька закрыла картонку, обвязала ее платкомъ и поставила подъ кровать.

– Ни слова же объ этомъ! – повелительно обратилась она къ Вѣрѣ. – Слышишь? Погубишь и себя, и мать ежели проболтаешься, а мнѣ все равно: я скажу, что за молчаніе ты мнѣ деньги эти дала…

– Нѣтъ, я не скажу. Зачѣмъ же я буду говорить? Вѣдь, мнѣ стыдно, я украла эти деньги… Ты не напоминай мнѣ объ этомъ, Настя, забудь это… Мнѣ такъ сегодня хорошо, отрадно, что я хотѣла бы думать о чемъ-нибудь пріятномъ и хотѣла бы поговорить съ милымъ добрымъ другомъ… Настенька, будь доброю… Какъ хорошо на душѣ, когда знаешь, что у тебя въ сердцѣ только желаніе всѣмъ-всѣмъ дѣлать добро и всѣхъ любить…

– Ангелъ какой! – насмѣшливо замѣтила Настя. – Тебѣ хорошо, коровкѣ Божьей, такъ разсуждать: ты обезпечена, тебя ждетъ богатство, а ты пожила бы въ нуждѣ, попробовала бы униженій, настоящаго горя отвѣдала бы…

– Ахъ, я жила въ нуждѣ, Настя!… и, право, мнѣ тогда легче было, веселѣе… Какъ бы охотно я сняла съ себя этотъ обманъ!…

– Такъ за чѣмъ же дѣло стало? Иди вотъ сейчасъ къ бабушкѣ и объявись…

– Мамы боюсь, – шепотомъ проговорила Вѣра. – Я такъ стала ее бояться, что за страхомъ и любовь моя къ ней пропадаетъ!… Она въ Ярославлѣ была не такая. Она никогда не баловала меня, была со мною строга, но я и не думала ее бояться, даже когда маленькою была и она наказывала меня, иногда жестоко наказывала… А теперь я боюсь ее… Теперь она одно любитъ – бабушкины деньги… Какъ она смотритъ иногда на меня!… Я такихъ глазъ не видала и думаю, что… что люди съ такими глазами убиваютъ другихъ людей… Она не догадывается ли, что я открыла тебѣ нашу тайну…

– Ты думаешь? – тревожно спросила Настенька.

– Да… Очень ужъ страшно глядитъ она на меня…

– Сохрани Богъ сказать ей объ этомъ! – схвативъ за руку Вѣру, сказала Настенька. – He стала бы спрашивать, допытываться, такъ ты молчи…

– Конечно!… Я не знаю, что она сдѣлаетъ со мною, если узнаетъ!… А знаешь, когда я скажу всѣмъ, что я не мальчикъ, что я обманываю всѣхъ, что я дѣвушка?

– Когда?

– Когда я найду такого человѣка, который полюбитъ меня и который будетъ такой смѣлый, умный, сильный, что можетъ защитить меня. Тогда я скажу и не побоюсь мамы.

И Вѣра видѣла такого человѣка въ Салатинѣ…

Съ перваго раза увидала она это и съ перваго взгляда на него почувствовала къ нему неодолимое влеченіе.

Ее манили къ нему эти ясные глаза его, въ которыхъ свѣтились и умъ, и сила, и ласка, эта увѣренная рѣчь его: то задушевно ласковая, то добродушно насмѣшливая, то убѣдительная и твердая. Есть такіе люди, при взглядѣ на которыхъ вамъ хочется вѣрить имъ и любить ихъ, хотя вы не знаете еще, что это за человѣкъ, но въ то-же время убѣждены, что не ошибаетесь, что первое впечатлѣніе, произведенное имъ, такимъ человѣкомъ, есть то, что останется въ васъ навсегда.

Такимъ качествомъ обладаютъ люди только очень добрые, и доброта эта, какъ въ зеркалѣ, отражается въ ихъ глазахъ.

Вѣра душою, сердцемъ почувствовала, что Салатинъ будетъ ея другомъ и, не любя его еще, какъ женщина, полюбила, какъ человѣкъ. И ей хотѣлось кому-нибудь сказать объ этомъ, хотѣлось подѣлиться съ кѣмъ-нибудь той радостью, которая наполняла ее. Подѣлиться можно было лишь съ Настенькою, но не выслушала ее Настенька, мимо ушей пропустила задушевныя рѣчи Вѣры. He до того было „модной дѣвицѣ“, почувствовавшей въ рукахъ деньги, большія деньги…

Настенька на этотъ разъ очень поспѣшно оставила домъ Ярцевой и объяснила свой скорый отъѣздъ тѣмъ, что будто-бы поссорилась съ Васею; обидѣлъ онъ ее, капризничалъ…

Вѣра осталась одна.

– Читать буду!… – сказала она бабушкѣ, но не читала, а сѣла у своего любимаго окна, положила голову на руки и задумалась.

Въ послѣднее время дѣвушка часто сидѣла такимъ образомъ, и много-много думъ проносилось въ ея юной головкѣ…

XIII.

Въ такой же отдѣльной комнатѣ, въ нижнемъ этажѣ, сидѣла одна-одинешенька мать Вѣры.

Измѣнилась за послѣдніе дни Анна Игнатьевна, похудѣла, поблѣднѣла, морщинки глубже легли на ея красивомъ бѣломъ лбу, и тоже думы, но тяжелыя-тяжелыя гнѣздились въ ея головѣ…

Она пришла въ домъ матери искать не забвенія прошлому, не ласки и участія, не любви, а богатства. Съ обманомъ пришла и съ надеждою на скорую смерть этой матери, въ которой она давно уже потеряла мать, а видѣла лишь богачку, должную ей оставить крупное состояніе, должную дать ей независимость, положеніе, свободу… А мать такъ бодра еще, такъ еще здорова, что можетъ прожить много лѣтъ. Пріѣздъ „внука“ оживилъ ее, далъ ей новыя силы, и она жаждетъ еще жизни, чтобы увидать счастье этого „внука“…

Сколько, такимъ образомъ, ждетъ еще мукъ Анну Игнатьевну, сколько тревогъ!… Что испытываетъ она каждую минуту, думая, что вотъ-вотъ обнаружится обманъ, – и все пропало!… Вѣдь, тогда лично для Анны Игнатьевны все будетъ кончено. Ее вторично прогонятъ изъ этого дома, но уже навсегда. Дочку ея, быть можетъ, и пріютятъ, да что ей изъ того? He для дочки она задумала все это, а для себя; ей хочется жить, ей… Развѣ она жила до сихъ поръ?… Нѣтъ. Сперва нужда съ больнымъ мужемъ, вѣчная забота о кускѣ хлѣба, потомъ мимолетная связь съ отцомъ Вѣры, который безжалостно бросилъ ее и забылъ, насмѣявшись надъ нею и оставивъ ее на произволъ судьбы съ ребенкомъ… Долгіе годы новой нужды, заботы о кускѣ хлѣба, вѣчныя лишенія… А хотѣлось жить, наслаждаться…