Итак, он сидел на подоконнике, курил и смотрел себе под ноги, изучая причудливые грязевые разводы и круглые следы от плевочков. Вдруг с улицы донесся женский смех, потом хлопнула внизу дверь на лютой пружине, раздались шаги и голоса.
«Вероятно, к нам», — подумал Виталик и забрался на подоконник с ногами, прикурив еще одну сигарету.
Действительно, гости направлялись к ним. Изрядно присыпанные метелью, они — их было трое — вынырнули из мрака неосвещенной нижней площадки. Молодая женщина в дубленочке нежно-сиреневого цвета, продолговатый субъект с лицом бледным и вялым и еще один, укутанный по самые глаза, прихлопнутый сверху барашковым картузом. Из тугой спирали колючего шарфа высовывался его мокрый розовый нос.
Женщина в дубленке, подойдя к Виталику, ткнула ему в шею узким пальцем, обтянутым кожей перчатки.
— Посмотрите, какое очаровательное животное! — провозгласила она.
Продолговатый, нежно глядя ей в затылок, растянул губы бескровные в чахлой улыбке.
— Ты чье, животное? — капризно вопросила женщина. Голос у нее был резкий и визгливый даже, но эта особенность как-то совершенно не портила всего облика, наоборот — это была игра, талантливая игра. И все прихотливое соблюденные штришки — надежная дороговизна одежды, интонации уличной торговки и болезненная изломанность жеста — все эти красочки в совокупности с лицом, миловидным, но дерзким, рождали некоторую прелесть. Глаза у нее были карие.
— Дома ли Хозяин? — поинтересовался продолговатый, вежливо и тускло.
— Его нет, он у Венского. Сегодня вряд ли вернется, — ответил Виталик. Узкий палец по-прежнему упирался ему в кадык. — Проходите, дома Уна. Выпейте чаю.
— Да оно разговаривает! — закричала женщина таю, что по подъезду прокатилось эхо. — Какое оригинальное животное!
— Не надо так, Настенька, — совершенно без интонаций произнес продолговатый и взял женщину за локоть.
Она расхохоталась.
— Я очень хочу писать, а эти двое уронили меня в сугроб нарочно. Я им обязательно отомщу! — сказала она, приблизив свое лицо к лицу Виталика.
Виталик хорошо разглядел прозрачные веснушки на ее носу и верхние передние зубы, покрытые почему-то зеленоватым налетом. От нее тянуло перегаром, слабеньким, правда.
Тем временем закутанный издал несколько кудахтающих звуков, обозначавших смех, и бочком протиснулся мимо. Затем он юркнул за дверь Квартиры.
— Ну вот, Настенька, теперь Середа займет сортир первым, — сказал продолговатый.
Настенька расширила глаза, как-то кругло распахнула рот и неожиданно басом заорала:
— Я так и знала, Рогожин! О, коварство!
С этим она влетела в Квартиру, как граната, произведя грохот и разрушения в прихожей. Какое-то время гостья, очевидно, барахталась в груде курток, пальто и тулупов, обрушившихся с вешалки. Потом донеслись проклятия и тяжкие глухие удары — человека по имени Середа выкуривали из сортира. Из незакрытой двери слышался также смех Уны.
Человек, названный Рогожиным, пожал молча плечами и тоже пошел в Квартиру. У порога он задержался, бросил на Виталика мутный взгляд и аккуратно прикрыл дверь за собой.
Виталик вздохнул.
— Чье же ты животное, мон шер ами? — спросил он себя.
Итак, ему предлагали игру. Интересную игру с гибкой системой ставок и расплывчатыми правилами — милый способ провести время.
— Тут важно понять, с кем ты имеешь дело, — пробормотал он.
И впрямь, это имело огромное значение. С эльфийкой нужно было быть нуменорцем, с путешественницей в астрал — драконом не ниже седьмого уровня. А барышни обыкновенные сюда не захаживали. Или не приживались. Они очень плохо сочетались с антуражем, образом жизни и мировоззрением среднего обитателя Квартиры.
Виталик потянул носом... Настенька не пользуется косметикой, парфюмерией, но одета «прилично». Волосы под капюшоном — чисты и хорошо расчесаны. Вроде бы длинные. Это особенно хорошо, так как Виталик устал от грязной хиповской пакли на голове и желтенькой короткой щетины «ежиком» а la «экстрим». Коротко стриженая женщина вообще омерзительна. За это утверждение нашего героя однажды чуть не убили.
— Ожидаешь пополнить свою коллекцию? — спросил «сосед». Он явился, как обычно, без спросу и лез не в свое дело, о чем Виталик ему и громко объявил. Но «сосед» не испарился, а, поддернув нечистые брючки на коленях, уселся на перила и принялся основательно ковырять ногтем в зубах.
Виталик называл этого субъекта «соседом», потому что тот обитал где-то по соседству с Виталиковым «я». Это был неопрятный средней руки зануда и пошляк, каковым, собственно, и надлежит быть бесу. То, что, с узкохристианской точки зрения, «сосед» является именно бесом, сомневаться не приходилось. Психиатрия имеет свой взгляд на подобные явления, но он еще более категоричен и потому Виталиком никогда не изучался.
Какое-то время «сосед» наблюдал за Виталиковыми раздумьями, а потом благодушно изрек:
— Ну что ты голову ломаешь? Право слово, даже стыдно на тебя смотреть. Не можешь определить такой заурядный случай?
— Ну, коли ты набиваешься мне в Лепореллы, так помоги, — отрезал Виталик. — Только без менторских поз и декламаций. Я и сам на них мастак.
— Как же-с, знаем. — «Сосед» захихикал. Виталик припомнил один эпизод, и ему стало стыдно. Очень стыдно.