Самовоспитание и самообучение в начальной школе - [47]

Движение – всегда волевой акт: и когда появляются первые движения с помощью координации мускулов, и когда следуют упражнения, предназначенные для создания новых комбинаций движений, новых способностей, и когда, наконец, воля действует как командир, чьи приказы выполняются хорошо организованной, дисциплинированной и хорошо обученной армией. Волевой акт возрастает в своих возможностях, поскольку мускулы, от которых он зависит, совершенствуются и достигают такого состояния, когда они могут поддержать усилия воли.

Ясно, что никому не придет в голову для воспитания волевой подвижности ребенка сначала держать его в абсолютной неподвижности, его члены в гипсе (может быть, переломив их!), пока мускулы не атрофируются и не будут почти парализованы, а потом читать ребенку замечательные рассказы о клоунах, акробатах, мировых борцах-чемпионах с тем, чтобы воодушевить этими примерами, зажечь горячим желанием подражать этим героям. Ясно, что это было бы абсурдом.

А все же мы делаем нечто очень похожее, когда для воспитания воли ребенка хотим прежде уничтожить его волю (как выражаются, сломать волю) или мешаем развитию каждого механизма воли, помогая ребенку во всем. Посредством нашей воли мы держим ребенка неподвижным или заставляем его действовать. Это мы выбираем и решаем за ребенка. И после всего этого мы спокойно учим детей, что хотеть – значит мочь. Раскрываем перед детской фантазией в форме сказок биографии героев, гигантов воли и воображаем, что ребенок, заучивая на память их подвиги, будет стремиться им подражать и из-за соревнования совершит чудеса.

Когда я ребенком посещала начальную школу, была у нас учительница очень добрая, которую мы сильно любили. Она, конечно, держала нас в неподвижности на партах и беспрерывно говорила сама, хотя была бледна и слаба. Ее коньком было заставлять нас заучивать на память жизнеописания и биографии знаменитых женщин-героинь и таким образом толкать нас на подражание. Она заставила нас выучить бесконечное число биографий, и так мы должны были понять, как сделаться знаменитыми, и прямо прийти к выводу, что это совсем невозможно, раз уж было столько героинь! Все эти рассказы она обычно кончала вопросом: «Ты также постараешься стать знаменитой? Разве ты не хочешь стать знаменитой?» «О, нет! – как-то ответила я ей очень сухо. – Я никогда не буду знаменитой. Мне слишком жаль детей, которым придется учиться в будущем: я не хочу утруждать их лишней биографией».

Большинство педагогов всего мира на педагогических и психологических конгрессах жалуются больше всего на недостаток характера в подрастающем поколении и видят в этом большую опасность для каждой расы. Но дело не в том, что у расы не хватает характера; хуже, что школа уродует тело, ослабляет дух. Нужно только освобождение – и силы, спящие в человеке, раскроются.

Как использовать сильную волю – более сложный вопрос, который может быть разрешен только при одном условии, что воля существует, т. е. развивалась и сделалась сильной. Один из примеров, который сообщают детям, чтобы возбудить у них преклонение перед сильной волей, это история Vittorio Alfieri; он начал учиться в пожилом возрасте, с громадным усилием усваивал начатки знаний. Он – один из светских людей – начал изучать латинскую грамматику и добился того, что стал литератором и, наконец, по своему гению – одним из наших величайших поэтов. Его собственные слова объясняют его превращение. Теперь эти слова стали излюбленной цитатой в школах: «Я хотел, всегда хотел, страстно хотел». <…>

Нечто подобное хотим мы развить в наших детях, воспитывая их волю. Мы хотим научить их избегать суетности и бессодержательности, разрушающей душу человека; мы хотим научить их сосредоточиваться на работе, которая помогает раскрываться внутренней жизни и ведет к большим начинаниям; мы хотим, чтобы они трудились для собственного бессмертия.

Любовь и забота побуждают нас оберегать детей, держать их под нашим крылышком. Но разве в самом ребенке нет силы, которая может защитить его? Ребенок любит нас всем сердцем и идет за нами со всей преданностью, на которую только способна его маленькая душа; тем не менее в нем самом есть что-то, что направляет его внутреннюю жизнь: это сила его собственного распускания. Так, например, это та сила, что заставляет его все трогать, чтобы познакомиться с вещами, а мы говорим ему: «Не трогай»; он двигается, чтобы найти равновесие, мы же останавливаем его: «Сиди спокойно»; он задает нам вопросы, чтобы получить знания, и получает в ответ: «Не надоедай». Мы «ссылаем» его в какое-нибудь место около нас, где он должен сидеть, подавленный и тихий, со скучными игрушками, как Alfieri в ложе театра. Разве не может прийти в голову ребенка: «Почему та, которую я так люблю, стремится уничтожить меня? Почему она подавляет меня своими капризами? Это ведь ее каприз мешает развиваться моим внутренним силам и держит меня среди ничтожных и скучных вещей, и все лишь потому, что я люблю ее».

Чтобы спасти себя, ребенок должен быть так же силен духом, как Vittorio Alfieri; но это не всегда так.

Мы не замечаем, что ребенок – жертва и что мы убиваем его; а потом мы требуем всего от его «ничего» по нашему повелению, актом нашего могущества. Мы хотим взрослого человека и в то же время не даем ему расти.