Самостоятельные люди. Исландский колокол - [298]

Исландский верховный суд заседал в ветхой лачуге, которая когда-то называлась домом правосудия. Земля, осыпавшаяся с торфяных стен на жалкий дощатый пол, никем не убиралась. По этому полу, хромая, шел Йоун Хреггвидссон из Рейна, седой, стонущий, с одышкой.

Заместитель главного судьи Йоун Эйольфссон спросил, как это получилось, что он не выполнил обязательства, возложенного на него два года назад особым королевским судом на Эхсарау, и не передал свое дело в верховный суд.

Йоун Хреггвидссон снял свою вязаную шапчонку, и все увидели его белые волосы. Он стоял, смиренно склонясь перед судьями, не осмеливаясь взглянуть на них. Он сказал, что он старый человек, которому изменяют и зрение и слух, которого мучит подагра, и что те небольшие умственные способности, которые были у него в молодости, теперь совсем пропали. Ввиду того что он не в состоянии защищаться, он просил назначить ему защитника. На эту просьбу не обратили никакого внимания, но занесли ее в протокол и быстро перешли к следующему делу, поскольку был последний день тинга и надо было пропустить как можно больше дел, пока судьи не напьются, что неизменно случалось каждый день после полудня. Йоун Хреггвидссон решил, что на этом тинге его дело больше слушаться не будет, сел на своего одра и поехал к северу вдоль Леггьяброут домой. Когда снова нашлось время для его дела, он исчез. Тогда дело начали слушать в его отсутствие, без всякого соблюдения судебных норм, и приговор гласил: поскольку этот Йоун известен своим дурным и непристойным поведением, поскольку он, будучи обвинен в убийстве, тем не менее не передал по назначению двух охранных грамот королевского величества и грамоты о представлении ему отпуска королевской милицией, а также не предъявил прежнего вызова в верховный суд и, наконец, не удосужился получить новый, как это было предписано ему приговором эмиссарского суда; поскольку он ушел с тинга, не желая в силу своей виновности отвечать по своему делу, следует указанного Йоуна Хреггвидссона схватить и отдать под надзор окружного судьи в Тверотинге и в то же лето, как только это станет возможным, отправить на копенгагенском корабле в каторжную тюрьму Бремерхольм, где заставить работать на каторжных работах в крепости. Половину же его имущества передать в собственность его королевского величества.

Глава седьмая

Йоун Хреггвидссон в подштанниках косил траву у себя на лугу в Рейне, как вдруг показались два всадника, скакавшие к нему по нескошенной траве. Крестьянин перестал косить, бросился им навстречу, занеся косу и грозя их убить за то, что они топчут траву. Выбежала и его злая собака. Но всадники не испугались. Они сказали, что их послал судья в Скаги, дабы схватить его. Тогда он воткнул косу в землю, подошел к ним и протянул им обе сложенные вместе руки.

— Я готов, — проговорил он.

Они сказали, что пока не собираются заковывать его в кандалы.

— Чего же вы ждете? — спросил он, поскольку приехавшие не торопились, как это было принято в стране, и спокойно стояли на лугу.

— Что же ты, так и поедешь в подштанниках? — сказали они.

— Это мое дело, — ответил он. — На какой лошади мне ехать?

— Ты не простишься с домашними?

— Это не ваше дело. Поехали!

Это был совсем другой человек, не похожий на того, который стоял согнувшись, дрожа, тяжело вздыхая, почти плача перед судьями в альтинге.

И он вскочил на лошадь, которую они привели с собой. Собака укусила лошадь за ногу.

— Мы не собираемся тебя похищать, — заявил старший из приехавших и сказал, что они поедут на хутор и объяснят свое дело родственникам крестьянина.

Хутор приютился у подножья горы, его окошко, как глаз, выглядывало из толстой, поросшей травой торфяной стены. Перед низенькой дверью, в которую можно было войти только согнувшись, был каменный порог. Из дымохода шел дым. Жена Йоуна давно умерла. Дурачка тоже давно не было в живых, и люди считали, что убил его отец. Прокаженные давным-давно скончались, и на хуторе больше некому было славить бога. Но у Йоуна, когда он был за границей, родилась другая дочь вместо умершей. Теперь девушка вышла из кухни и остановилась на пороге. Она была почти уже невеста — лицо ее было в саже и покрыто рубцами от оспы. У нее были темные брови и ресницы, а блеск черных глаз напоминал отца. Она стояла загорелая, босая, в короткой рубашке, из-под которой виднелись широкие колени, ее одежду украшала зола, куски сухого овечьего помета и иголки можжевельника.

Старший сказал:

— Мы получили приказ взять твоего отца и отвезти его на корабль в Улафсвик.

Собака забеспокоилась, шерсть на ней поднялась дыбом, и она, тявкая, помочилась на стену.

— Лучше бы вас убили, — ответила девушка. — Разве вы не видите, что это старый человек с седыми волосами.

— Молчи, девчонка, — сказал Йоун Хреггвидссон.

— Отец, ты не наденешь штаны?

— Нет, но принеси мне веревку.

Она знала, где он прятал веревку, и через некоторое время вернулась с великолепным куском этого сокровища. Всадники взирали на это с удивлением. Она принесла также плащ, доходивший ему до ляжек, он сумел надеть его, сидя на лошади, а затем быстрыми движениями рук несколько раз обвязал себя веревкой вокруг пояса. Дочь смотрела на него. Он завязал веревку узлом и был готов.