Самопознание Дзено - [141]

— Глядя на тебя, — сказал я, — невольно подумаешь, что ты готовишься к банкротству. А в сущности, какое значение может иметь для тебя столь небольшое уменьшение капитала? Пока никто не имеет права заглядывать в твои книги. Сейчас от тебя требуется только одно — работать, а ты занимаешься всякими глупостями.

Он признался, что эта мысль преследует его как наваждение. Да и разве могло быть иначе? Еще одна неудача — и он подпадет под санкцию закона и прямиком угодит в тюрьму!

Из моих занятий юриспруденцией я знал, что Оливи совершенно правильно описал нам обязанности коммерсанта, у которого оказался такой, как у нас, баланс, но чтобы избавить и Гуидо и себя от этого наваждения, я посоветовал ему проконсультироваться у какого-нибудь его приятеля адвоката.

Он ответил, что уже сделал это: то есть не то чтобы он посетил адвоката именно с этой целью, — он не желал посвящать в свой секрет даже его, — а просто, будучи с ним на охоте, он заставил его разговориться на эту тему. Так что теперь он точно знал, что Оливи не ошибался и не преувеличивал... Увы!

Убедившись в тщетности всех своих попыток, он перестал изыскивать способы фальсификации баланса, но это его не успокоило. Каждый раз, когда он приходил в контору, один только вид толстенных счетоводческих книг приводил его в ярость. Однажды он мне признался, что чувствует себя в нашем кабинете, словно в преддверии тюрьмы, и ему хочется бежать из него прочь.

Как-то он спросил меня:

— Аугуста знает про наш баланс?

Я покраснел, потому что в этом вопросе мне почудился упрек, хотя было совершенно очевидно, что раз Ада знала о нашем балансе, о нем могла знать и Аугуста. Но я не сразу это сообразил, и упрек, который он, видимо, собирался сделать, показался мне заслуженным. Я пробормотал:

— Ей, наверное, сказала Ада, а может, Альберта, которая узнала обо всем от Ады.

Я перебрал все пути, которые могли привести к Аугусте; но не для того, чтобы опровергнуть то, что новость могла ей стать известной прямо из первоисточника, то есть от меня, а для того, чтобы ему стало ясно, что в подобных обстоятельствах мне не имело никакого смысла молчать. Это была моя ошибка. Если бы вместо этого я сразу признался, что у меня нет секретов от Аугусты, я чувствовал бы себя куда более порядочным и честным. Иногда такой малости — то есть сокрытия поступка вместо откровенного в нем признания и объяснения полной невинности его мотивов — бывает достаточно, чтобы смутить даже самое искреннее дружеское чувство.

Хочу записать здесь также — хотя ни в моей истории, ни в истории Гуидо это не сыграло никакой роли, — что несколько дней спустя меня остановил на улице болтливый маклер, с которым мы имели дело во время купоросных событий, и, глядя на меня снизу вверх, словно его принуждал к тому его малый рост, который он умел еще больше уменьшить, слегка приседая, сказал мне иронически:

— Говорят, вы заключили еще несколько сделок столь же выгодных, как и та, с купоросом?

И, увидев, как я побледнел, пожал мне руку и добавил:

— Что касается меня, то я от души желаю вам удачи. Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь!

И ушел. Думаю, что наши дела стали ему известны от дочки, которая училась в одном классе лицея с маленькой Анной. Я не рассказал Гуидо об этой нескромности со стороны маклера. Моей главной задачей было оберегать его от ненужных волнений.

Я был немало удивлен тем, что Гуидо не сделал никаких распоряжений насчет Кармен: ведь я знал, что он определенно обещал жене ее уволить. Я полагал, что, как и в первый раз, Ада вернется домой через несколько месяцев. Но она, не заезжая в Триест, сразу отправилась на дачу на Лаго-Маджоре, куда некоторое время спустя Гуидо отвез ей детей.

Вернувшись из этой поездки — уж не знаю, сам ли он вспомнил о своем обещании, или Ада ему напомнила, — он спросил, нельзя ли пристроить Кармен в мою контору, то есть к Оливи. Я знал, что там все места заняты, но так как Гуидо меня очень просил, согласился поговорить с управляющим. По счастливому совпадению какой-то наш служащий как раз на днях должен был уволиться. Однако его жалованье было меньше того, что получала последние месяцы Кармен от щедрот Гуидо, оплачивавшего свою любовницу по счету «Общие расходы».

Старый Оливи пожелал узнать, что умеет делать Кармен, и, так как я дал ей наилучшие рекомендации, предложил принять ее на тех же условиях, на которых служил у нас уволившийся. Я сообщил это Гуидо, и тот, опечалившись, обескураженно почесал в затылке.

— Как же мы можем предлагать ей жалованье меньше того, что она получает! А нельзя заставить Оливи назначить ей такое же?

Я знал, что это невозможно, и потом, у Оливи не было в обычае, как у нас, считать себя женатым на своих секретаршах. Едва он заметит, что Кармен заслуживает на крону меньше назначенного ей жалованья, как он тут же без всякой жалости вычтет из него эту крону. В конце концов дело осталось в таком виде: Оливи так никогда и не получил от меня решительного ответа и ни разу им не поинтересовался, а Кармен продолжала поводить своими прекрасными очами в нашей конторе.

У нас с Адой была теперь общая тайна, которая продолжала сохранять свою значительность именно потому, что оставалась тайной. Ада усердно переписывалась с Аугустой, но ни разу не упомянула ни о нашем объяснении, ни даже о том, что поручила мне Гуидо. И я тоже молчал. Однажды Аугуста показала мне ее письмо, которое касалось также и меня. Сначала она спрашивала, чт