Самопознание Дзено - [140]

Когда мой энтузиазм ослаб, мне захотелось его оживить, но Ада уехала в Болонью, а все мои усилия извлечь какой-нибудь новый стимул из того, что она мне тогда сказала, были тщетны. Да! Я сделаю для Гуидо все то немногое, что могу, но это решение уже не прибавляло воздуху в мои легкие и крови в мои жилы. К Аде у меня осталось глубокое и совершенно новое нежное чувство, которое оживало всякий раз, когда она в письмах к Аугусте поминала меня каким-нибудь ласковым словом. Я от всего сердца передавал ей такие же нежные слова и желая скорейшего выздоровления. Хоть бы к ней вернулись ее прежние здоровье и красота!

На следующий день Гуидо пришел в контору и сразу же занялся записями, которые он желал внести в книгу. Он предложил:

— Давай переведем половину статьи прибылей и убытков на счет Ады.

Вот, оказывается, чего он хотел, но проку от этого не могло быть никакого. Если бы я был просто равнодушным исполнителем его воли, каким я и был несколько дней назад, я бы с легкостью сделал эти записи и тут же о них позабыл бы, но теперь я счел своим долгом объяснить ему, как обстоит дело: мне казалось, что я верну его к работе, если он узнает, что не так-то просто уничтожить в книгах следы понесенных убытков.

Я сказал, что, насколько мне известно, Ада дала эти деньги для того, чтобы занести в актив на ее счет, а этого не произойдет, если мы сальдируем этот счет, перенеся в него из другой статьи половину нашего убытка. Я так долго все это обдумывал, что объяснения давались мне чрезвычайно легко. В заключение я сказал:

— Случись, что мы окажемся — не дай бог, конечно, — в обстоятельствах, о которых предупреждал нас Оливи, понесенный нами убыток все равно предстанет совершенно очевидным, стоит только нашим книгам попасть в руки опытного эксперта.

Он смотрел на меня в ошеломлении. Он достаточно знал бухгалтерию для того, чтобы понять все мною сказанное, и тем не менее он не понимал, потому что не желал мириться с очевидными фактами. Затем я добавил, чтобы ему уже все стало ясно:

— Так что, видишь, нет никакого проку от того, что Ада дала нам эти деньги.

Когда он наконец понял, он сильно побледнел и принялся нервно, словно в беспамятстве, грызть ногти. Потом овладел собой и в свойственной ему смешной начальнической манере распорядился тем не менее сделать все эти записи. К этому он добавил:

— Чтобы снять с тебя всякую ответственность, я могу сам все это написать и поставить свою подпись.

Я понял: он продолжал предаваться фантазиям там, где фантазиям не должно быть места: в приходо-расходной книге!

Я вспомнил все, что обещал самому себе на Виа Бельведере, и то, что обещал Аде в темной гостиной, и великодушно заявил:

— Я сейчас же запишу все, что ты прикажешь. Я не нуждаюсь в том, чтобы укрываться за твоей подписью. Я здесь для того, чтобы помогать тебе, а не мешать.

Он с чувством пожал мне руку.

— Жизнь трудна, — сказал он, — и для меня большое утешение, что со мной рядом такой друг, как ты.

Мы взволнованно поглядели друг другу в глаза. Его глаза заблестели. Чтобы не поддаться волнению, угрожавшему также и мне, я, смеясь, сказал:

— Жизнь не трудна, она просто очень оригинальна.

И он тоже рассмеялся от всей души.

Потом он стал со мной рядом и смотрел, как я сальдирую счет прибылей и убытков. На это ушло всего несколько минут. Счет умер, увлекая за собой в небытие также и счет Ады; правда, мы зафиксировали ее вклад в одной из вспомогательных книг на случай, если в результате каких-нибудь катаклизмов все другие свидетельства исчезнут, а также для того, чтобы создать видимость, будто мы платим ей проценты.

По самой своей природе бухгалтеры есть разновидность существ, весьма склонных к иронии. Делая эти записи, я думал: «Один счет — тот, что назывался счетом прибылей и убытков, — мы убили. Другой — принадлежавший Аде — умер естественной смертью, потому что нам не удалось сохранить его в живых, и только счет Гуидо убить нам не удалось, хотя именно этот счет в этом его виде, счет несостоятельного должника, представляет собой прямо-таки разверстую могилу для всего нашего дела».

В нашей конторе еще долго толковали на бухгалтерские темы. Гуидо из кожи вон лез, стараясь изыскать какой-нибудь другой способ, с помощью которого он оказался бы более надежно огражден от возможных козней (так он это называл) закона. По-моему, он даже проконсультировался у какого-то бухгалтера, потому что однажды явился в контору с предложением уничтожить все старые книги и завести вместо них новые. В них мы зарегистрируем сделку с несуществующим клиентом имярек, который заплатит нам деньгами, одолженными у Ады. Мне было жаль его разочаровывать; он прибежал в контору, одушевленный такой надеждой! Но он предлагал обман, который был мне противен. До сих пор мы просто меняли местами реально существующие вещи, что грозило убытком тому, кто нам слепо доверился. Теперь же мы должны будем фальсифицировать движение товарных ценностей. Я и сам понимал, что так, и только так, можно уничтожить всякие следы понесенной потери, но какой ценой! Нужно было придумать имя покупателя или найти человека, который согласился бы взять на себя роль покупателя. Я не имел ничего против того, чтобы уничтожить книги, которые я вел с таким старанием, но мне ужасно не хотелось заполнять новые. Поэтому я высказал несколько возражений, которые убедили Гуидо. Изобразить несуществовавшую сделку не так-то просто. Нужно будет суметь подделать и документы, доказывающие существование и принадлежность товара! В результате он отказался от этого своего проекта, но на следующий день явился в контору с новым, в который также входило уничтожение старых книг. Работа в нашей конторе стояла, оттого что мы без конца вели подобные дискуссии, и мне это порядком надоело.