Самопознание Дзено - [136]

— Ну и ну! — воскликнул Гуидо. — Если сам старик немногого стоит, то чего же может стоить парень, который всего лишь его ученик?

Вот это можно было наконец принять за основательный аргумент, и он был для меня тем более неприятен, что рождению его способствовал я сам своей дурацкой болтливостью.

Спустя несколько дней Аугуста рассказала мне, что Гуидо попросил Аду возместить ему половину понесенного им убытка. Ада отказалась. Аугусте она сказала:

— Он мне изменяет и еще требует у меня денег!

У Аугусты не хватило храбрости посоветовать дать эти деньги; но она уверяла, что сделала все возможное для того, чтобы заставить Аду переменить мнение о супружеской верности Гуидо. Ада ответила ей таким образом, что стало ясно: ей на этот счет известно гораздо больше, чем мы думали. Что касается Аугусты, то в разговоре со мной она рассуждала так:

— Ради мужа надо идти на любые жертвы, но остается ли эта аксиома действительной в случае с Гуидо?

В последующие дни поведение Гуидо сделалось совершенно необычным. Он то и дело заходил в контору, но не задерживался там больше, чем на полчаса. Потом вдруг срывался и бежал, как будто вспомнив, что оставил дома носовой платок. Потом я узнал, что он бегал представлять на суд Ады вновь придуманные аргументы, которые, по его мнению, должны были определенно склонить ее на его сторону. У него был вид человека, который либо много плакал, либо ругался, а то даже и дрался; и даже в нашем присутствии он не мог скрыть чувств, которые мешали ему говорить и вызывали на глаза слезы. Я спросил, что с ним происходит. Он ответил мне грустной, но дружеской улыбкой, давая понять, что на меня зла не держит. Потом он взял себя в руки настолько, чтобы говорить со мной относительно спокойно, и кое-что рассказал. Оказывается, Ада извела его ревностью.

Таким образом, мне он сказал, будто спор между ними касается только интимных дел, в то время как я знал, что в их отношения вторглись совсем другие дела — дела, касающиеся статьи убытков и доходов.

И вдруг оказалось, что эта статья совершенно ни при чем. В этом меня уверял он, это же говорила и Ада Аугусте, твердя ей только о своей ревности. Да и страстность, с которой велись эти споры, оставлявшие такие заметные следы на лице Гуидо, заставляла думать, что они говорят правду.

А на самом деле потом выяснилось, что супруги только и говорили, что о деньгах. Ада, хотя ею руководило исключительно оскорбленное чувство, из гордости ни разу о нем не заикнулась. А Гуидо — может, именно потому, что знал за собой вину, — хотя и понимал, что в Аде бушует гнев оскорбленной в своем чувстве женщины, продолжал говорить только о делах, словно остального просто не существовало. Он все больше выбивался из сил в погоне за этими деньгами, а она, хотя ее совершенно не трогали деловые вопросы, выдвигала единственный аргумент: деньги должны остаться детям, И когда он выдвигал ей другие аргументы — его спокойствие, выгода, которую принесет детям его работа, уверенность, проистекающая от сознания того, что ты в ладах с законом, — она осаживала его жестким «нет»: Это ожесточало Гуидо и — как это бывает у детей — еще более его раззадоривало. Но оба, когда обсуждали это дело с другими, полагали, что они совершенно точны, когда говорят, что страдают от любви и от ревности.

По какому-то странному недоразумению я не вмешался в их споры вовремя, хотя мог бы сразу же положить конец обсуждению этого прискорбного денежного вопроса. Я мог доказать Гуидо, что этот вопрос не имеет ровно никакого значения. Как бухгалтер я крепок задним умом и начинаю понимать, что к чему, только тогда, когда все уже записано в книгах черным по белому. Однако мне кажется, я очень быстро сообразил, что вклад, которого Гуидо так добивался от Ады, мало изменил бы положение. Чему мог служить такой вклад? Убыток от этого не стал бы меньше, разве что Ада согласилась бы провести свои деньги через нашу отчетность — о чем Гуидо ее не просил. Закон мы бы все равно не обманули, так как он сразу бы обнаружил, что, потеряв столько денег, мы намерены рисковать еще больше, вовлекая в дело новых пайщиков.

Однажды утром Гуидо не появился в конторе, что очень нас удивило, так как мы знали, что на охоту он накануне не уезжал. За завтраком взволнованная и расстроенная Аугуста сообщила мне, что Гуидо вчера вечером пытался покончить с собой. Сейчас он был вне опасности. Должен признаться, что эта новость, которая Аугусте казалась трагической, меня только разозлила.

Он прибегнул к этому сильнодействующему средству, чтобы сломить сопротивление жены! Тут же я узнал, что он проделал это со всеми предосторожностями. Прежде чем принять морфий, он позаботился о том, чтобы откупоренный пузырек увидели у него в руке. Поэтому, едва он впал в забытье, Ада вызвала врача, и Гуидо сразу же оказался вне опасности. Зато Ада провела ужасную ночь: сначала доктор почему-то счел необходимым делать всякие оговорки насчет исхода отравления, а затем ее расстроил Гуидо, который, едва придя в себя и, может быть, еще не в полном сознании, принялся осыпать ее упреками, называя своим врагом, своей гонительницей, не дающей ему возможности спокойно трудиться, к чему он единственно и стремится.