Самолет уходит в ночь - [11]

И здесь тренировки не прекращались. Необходимость их стала еще более очевидной, когда Новодранов вернулся из Москвы и сообщил о том, что Ставка Верховного Главнокомандования возлагает на нас ответственную задачу: совершать налеты в глубокий тыл врага, бомбить его важнейшие объекты — заводы, железнодорожные узлы, аэродромы.

— Придется покрывать расстояния, еще недавно считавшиеся рекордными, — говорил командир, — преодолевать сопротивление сильной противовоздушной обороны противника.

Мы были готовы ко всему и с нетерпением ждали первых вылетов. Все рвались в небо, чтобы уничтожать врага. Жгучая ненависть переполняла сердца.

По радио, в печати ежедневно сообщалось о зверствах фашистов, о массовых расстрелах советских людей. Погибшие взывали к мести, к расплате. Глядя на товарищей, двадцатилетних парней, я видел, как они менялись буквально на глазах. Исчезла былая залихватская удаль. Правда войны сурова и беспощадна. Исчезло представление о легких схватках с врагом. Так зарождалась, приходила бойцовская зрелость.

Мы уже знали о многочисленных примерах невиданной стойкости советских воинов на различных участках фронта. С исключительной храбростью дрались пехотинцы, артиллеристы, моряки, летчики... В эти дни до нашего гарнизона долетела весть о подвиге Николая Гастелло. Когда я услышал эту фамилию, мне вдруг явственно показалось, что я его знаю. Да, да, это он — Николай Гастелло. Вот он широко шагает по полю аэродрома. Приветливо машет рукой. Улыбается. Николай Гастелло. Мне особенно дорого имя этого мужественного человека: ведь он обрел крылья в нашей авиашколе. Только окончил ее на несколько лет раньше меня. Мы не были знакомы с ним лично. Но тогда, узнав о его подвиге, я испытывал к нему такое родственное чувство, что казалось: он не только давно знаком мне, он — брат, роднее брата.

О мужественном поступке капитана Гастелло говорили все. О чем он думал в последние секунды своей жизни, направляя подбитый, охваченный пламенем самолет на скопление немецких танков, автомашин и бензоцистерн? Когда языки пламени добирались до его тела, огонь ненависти к врагам прожигал насквозь его душу. А рядом с мужеством стояла любовь. Любовь к Отчизне.

Об этом и думали, и говорили. И снова и снова возвращались к мысли о необходимости быстрейшего вступления в строй защитников Родины.

Мне дали новенький Ер-2. Но постоянного экипажа пока еще не было. Машина есть, командир есть, а летаем вразнобой — то с тем, то с другим. В это время в полк прибыли два штурмана.

— Ко мне бы, — обратился я к командиру.

— Выбирай любого, — сказал он. Я подошел к старшему лейтенанту (чем-то он сразу понравился мне) и без обиняков спросил:

— Будете летать со мной?

Штурман очень серьезно, а мне показалось, что даже как-то недоверчиво, посмотрел на меня. Я смутился и, наверное, покраснел. Со мной это всегда случалось в таких ситуациях. Штурман был старше и по званию, и по возрасту. «Ну, сейчас он мне ответит», — подумал я. Но старший лейтенант, видимо, заметив мое смущение, неожиданно широко улыбнулся и протянул руку:

— Не возражаю, товарищ младший лейтенант.

Мы познакомились:

— Куликов.

— Молодчий.

Сергею Ивановичу Куликову было двадцать восемь лет (мне тогда двадцать один исполнился). Родился он в Ленинграде, в семье железнодорожника. После окончания семилетки учился в ФЗУ при фортепианной фабрике «Красный Октябрь». Работал краснодеревщиком. В 1932 году по путевке комсомола поступил в летно-техническую школу. Служил на Дальнем Востоке, авиационным техником. Затем окончил штурманские курсы. Участвовал в боях с японцами у озера Хасан. Воевал с белофиннами.

Вот насколько богаче моего был жизненный опыт штурмана Куликова. А я что? За плечами лишь школа, авиамодельный кружок, аэроклуб, военная летная школа, да не годы, считай, месяцы службы в бомбардировочной авиации. Маловато. Очень даже немного. Да и не мог я достичь большего в свои двадцать лет.

Вместе со старшим лейтенантом Куликовым ждали пополнения экипажа. Первым встречали стрелка-радиста Александра Панфилова — стройного, широкоплечего парня. Родом он был из Оренбургской области.

— Братья или сестры есть? — знакомились мы с Александром.

— Есть, есть, — улыбнулся он. — На всю эскадрилью хватило бы.

Александр был самым старшим из всех детей в семье. До службы в армии учительствовал в сельской школе. Он рассказывал, что его отец и четверо братьев уже находятся на фронте. Да и сам он до прибытия в наш полк успел сделать несколько боевых вылетов. Одним словом, семья Панфиловых уже громила врага и на земле, и в небе.

Четвертый член экипажа — воздушный стрелок. Им был старший сержант Алексей Васильев — высокий блондин с симпатичными ямочками на щеках.

Сосредоточенный и настойчивый Сережа Куликов, улыбчивый и застенчивый, словно девушка, Леша Васильев, аккуратный и деловитый Саша Панфилов — все они не были похожи друг на друга. Но сошлись мы быстро. Уже через несколько дней экипаж составлял боевой, слаженный, уверенный в себе коллектив. «Прекрасные хлопцы!» — часто думал я, невольно любуясь своими подчиненными и, конечно, друзьями.