Самолет подбит над целью - [4]

Карлов неспроста хранил фотокарточку семьи рядом с баяном. Еще мальчишкой научился он играть на гармошке, а когда ему исполнилось четырнадцать лет, получил в подарок от отца этот баян. Через год отец умер. С тех пор Георгий повсюду возил баян с собой и хранил, как самую дорогую память.

Поглаживая футляр, Карлов вспомнил Симферополь, дом, в котором прошло его детство, И вдруг до боли сжал зубы: он представил себе развалины этого дома и фашистов, шагающих по родной улице...

Летчики ушли в столовую. Кроме Карлова, в общежитии остались только Семенюк и новичок Павлик Архипов: они уже поужинали.

Анатолий Семенюк, закончив бриться, подошел к Архипову, который укладывал в коробку шахматы.

— Ну что, чемпион, хотите получить мат за десять минут?

Архипов, как бы прикидывая, взглянул на товарища. Острый с горбинкой нос и прищуренные карие глаза Семенюка имели довольно хищный вид.

— Давайте попробуем, — согласился Архипов.

Оба стали расставлять фигуры на шахматной доске. Карлов вытащил из кобуры вороненый пистолет и начал его чистить.

Павлик Архипов объявил черным конем шах белому королю, когда вдруг от короля, словно срубленная шашкой, отлетела головка, а сам он свалился на пол. Одновременно раздался выстрел. На стене появилось маленькое отверстие от пули, по краям него осыпалась щебенка. В комнате запахло порохом.

Опрокинутая скамейка упала на пол. Летчики выскочили из-за стола. Карлов, согнувшись, зажал левую руку между колен, перехватив правой рукой запястье. На полу расползалась маленькая лужица крови.

— Что с вами, товарищ лейтенант? — испуганно спросил Семенюк.

— Прострелил себе ладонь, к счастью, кость не задета, — выдавил Карлов и, пробуя шевелить пальцами, показал левую руку. Летчики увидели небольшую рану посредине кружочка обожженной кожи в мякоти между большим и указательным пальцами.

— Дайте-ка скорее жгут, — попросил Карлов.

Архипов оторвал от наволочки длинную завязку. Семенюк выхватил ее и туго перетянул Карлову кисть руки. Кровотечение медленно прекращалось.

— Я сейчас... за доктором, — Павлик Архипов, на ходу натягивая чью-то меховую куртку, ринулся к двери.

— Ты куда? Стой! — резко остановил его Карлов. — Семенюк, заприте дверь, чтобы кто-нибудь не вошел.

— Я за доктором, — пояснил молодой летчик, думая, что его не поняли.

— Не нужно доктора. — Карлов достал из кармана индивидуальный пакет и протянул его Семенюку.

— На, перевяжи.

Семенюк, с расширенными глазами на побелевшем лице, вытащил бинт. Руки его дрожали.

— Товарищ командир! — вспомнил он. — Я уже наглотался этой дряни — стрептоциду. Все прошло, а два порошка еще осталось. Давайте присыпем.

— Давай, — сквозь стиснутые зубы произнес Карлов.

Семенюк густо посыпал рану. У Карлова на лбу выступили капельки пота. «Как это могло случиться? — силился понять он. — Я же вытащил обойму... Ах, да — один патрон был в стволе. Как я мог забыть, что загнал его туда утром перед вылетом?»

Семенюк с помощью Архипова перевязал раненую руку командира и туго затянул концы бинта.

«Хорошо еще пуля не задела никого из летчиков», — подумал Карлов. И вдруг вспомнил о предстоящем боевом вылете.

Спина покрылась холодным потом. Он зажмурился. Вместе с лиловыми кругами поплыло перед глазами суровое лицо командира полка. Потом возникли недоумевающие лица Бахтина, Мордовцева, Долаберидзе... Георгий открыл глаза. Перед ним стояли его летчики. Они испытующе смотрели на своего командира.

«Неужели не поверят, что я нечаянно поранил руку?» — спросил себя Георгий. И тут же возник ответ: «А я сам поверил бы любому из них, если б перед опасным боевым полетом тот прострелил себе руку? Я первый назвал бы это членовредительством. „Храбрость человека познается не по речам его, а по действиям“», — вспомнил Георгий чьи-то слова. Но не только ложный стыд, что товарищи могут счесть его трусом, угнетал командира эскадрильи. «Не в этом главное. А в чем же, в чем?.. Удар по вражескому аэродрому! Ведь всего семи летчикам из полка доверили взлетать в темноте. А теперь они полетят шестеркой, без меня... „Чем больше уничтожим мы завтра „юнкерсов“, тем быстрее задохнется армия Паулюса“. Кто это сказал? Кажется, Бахтин... Нет, я полечу. Я должен лететь. Рана пустяковая. Но командир полка не пустит на задание, если узнает, что я ранен... Надо скрыть. Во что бы то ни стало скрыть...»

— Орлы, верите, что случайно поранил я себе руку? — спросил Карлов, всматриваясь в лица летчиков.

— Верим, верим, — ответили Семенюк и Архипов.

— А могут найтись такие, которые не поверят. Но сейчас не о них разговор. Я должен, понимаете, должен лететь на задание. А для этого надо, чтобы никто, кроме вас, не знал о простреленной руке. Понятно?

Летчики молчали.

Карлов глухо сказал:

— Если любите меня, если уважаете своего командира, то молчите.

— Да как же вы полетите завтра? — в недоумении спросил Архипов.

— Возьмусь за ручку управления правой рукой. А левой и небольшая дырочка не помешает справиться с двумя тысячами лошадиных сил, — попытался шутить Карлов. — А теперь смойте кто-нибудь кровь с пола и отоприте дверь. Спокойной ночи. — Он осторожно разделся и, забравшись на нары, укрылся с головой одеялом.