Самое Тихое Время Города - [156]

– Правда ваша, друг мой. Еще мадеры?

– А давайте еще!

– А теперь уж вы рассказывайте. Про друзей ваших. Как у них сейчас?

– Да живут…

– Еще двое. – Джек, усталый, мокрый, в этом ярко освещенном светленьком кабинете казался темным и чужим.

– Где нашел? – вздохнула Эвриала. С этими двумя сегодняшний наплыв составлял сорок два человека.

– Этих? – глянул снизу вверх оборотень. – Этих подобрал возле «Римской». Там есть непростые места. Бродили в переулках, обалдевшие до полного изумления, так сказать. В старинном смысле слова. Ничего не помнят.

– Может, не наши клиенты? – затосковала Эвриала. – Простые наркоманы, обкурились?

– Может, – пожал плечами Джек. – Но я бы не надеялся.

– Ладно, – смиренно ответила горгона. – Константин разберется.

Снова запел звонок. Джек аж подскочил, а Эвриала выпустила клыки. Но вошла Анастасия.

– Видок у тебя, сестрица, – протянул Джек вместо приветствия.

– А ты бы встал да поздоровался, – отгрызнулась Анастасия. – Чаю. Горячего! А то загрызу всех! И сдохну.

Эвриала убрала клыки и нажала кнопку электрочайника.

– Пирожков хочешь? – кротко сказала она. – С печенью.

– С чьей? – осведомилась Анастасия.

– С вражеской, ессесссно, – нежно прошипела Эвриала.

– Тогда давай.

Пока чау и Анастасия давились слоеным остывшим печевом, не дожидаясь чая, Эвриала говорила по внутренней связи с кем-то из добровольных помощников.

– Все же наши клиенты, – вздохнула она, положив трубку. – Придется вам вести их в Убежище. Как там Лана?

Анастасия грустно улыбнулась:

– Пытается возвратить этим выеденным оболочкам душу. Но договора уничтожить мало кто готов. Многие просто уже настолько опустошены, что даже и желать ничего не могут. Бедная Ланка…

– Почему бедная? – вскинула красивые брови Эвриала.

– Да потому, что сама себе положила зарок – пока не заставит уничтожить их все договора, не знать ей покоя… А Слово, сама знаешь, много значит…

– Ну за все надо платить. Сама выбрала.

– Все мы сами выбрали…

– Подкормыши вот тоже довыбирались, – рявкнул Джек. – Поделом. Нечего было заигрываться. Зона умеет ловить на потаенные желания. Хочешь вампиром – на те вампиром! Хошь быть психоэнергуем – будешь психоэнергуем! Хошь зеленым человечком – на те зеленым человечком! Все к вашим услугам – только отдай себя Зоне. Ну вот. А как щупальце отрубается – все, жо… полная. Как выдернут из мозгов-то вомпера или человечка – глядь, а там уже ничего и нет. Все вомпер с человечком пожрали. Так что ты зря их жалеешь. Им еще повезло, что их досуха не выжрали.

– А все равно жалко, – протянула Эвриала. – А вдруг тот симпатишшшный блондинчик был в меня влюблен? А теперь даже и не помнит…

– Ничего-ничего, – сладенько протянула Анастасия. – Тебя увидит – снова влюбится. А ты, Джекушка, неправ. Не обязательно, чтобы только подкормыши.

– То есть?

– Я помню, был проект такой. Вкратце – проникаешь в сны человека и внушаешь ему какую-то мысль, приказ. Заставляешь забыть сон. И человек действует словно бы по собственной воле.

– Подожди, но ведь…

– Дружок ты мой корейский. Думаешь, с башней той да с «Откровением» все закончилось?

– Да знаю я… Только надеяться-то не вредно. Когда подкормышей поведем и как?

– Вот поедим, чаю попьем и пойдем. По переходам, вестимо. И, конечно, с охраной. Там много всякой дряни непонятно откуда лезет. Знаешь, – она протянула Эвриале чашку для второй порции чая, – даже через Зону безопаснее. Мы с Ланой уже натоптали пару тропок. Долго, муторно, но безопаснее.

– Сталкерши, – уважительно протянул Джек. – Завидую.

– Ага, – охнула Анастасия. – Устаешь так, что свету белого невзвидишь. Господи, – поникла она, – я скоро сдохну…

– И станешь очаровательным привидением, – проговорила Эвриала, глядя в экран. – Игорю позвони, – проворковала она, сверкнув клычками.

…Весна в предгорьях. Зелень лугов, что к июню сменится золотом и рыжиной выгоревших трав, а сейчас пылает алыми и золотыми тюльпанами. Время пробуждения. Белые, в голубых тенях горы над зеленым городом, и длинная тень от сверкающей телебашни на горе ложится на тихие кварталы. Люди просыпаются золотым утром и спешат по своим делам, лезет клейкая тополиная листва из почек, журчит вода по арыкам – вдоль улиц, с юга на север, под уклон.

А там, где от зажатого в ущелье шоссе ответвляется новая ветка, стоит на скале Дева-лебедь. Реют по ветру широкие белые рукава платья-койлек, из алого китайского шелка ее кемзал, с соболиной опушкой – шапка-саукеле, звенят подвески, летит по ветру вуаль – это Весна Алатау с веткой цветущей яблони в руках смотрит на свой город. Смотрит на сады в предгорьях – и видит обгорелые ветви, и выкорчеванные пни, и занявшие место яблонь новомодные виллы. О Город Яблок,[33] где теперь яблоневый цвет по весне и бордовые, сахарные на изломе яблоки по осени, твои слава и гордость? Забыты, брошены, засеяны бетоном и железом твои сады! И опадают дождем лепестки с ветки в ее руках, и плачет она над обрывом, Дева-Обида, глядя на свой город, утонувший в сизом мареве дыма…

– Мне так ее жалко, – шепчет Вика.

– Мне тоже. Смотри, вот видишь две пятиэтажки за теми корпусами? Мы там жили. А вот там, – рука Андрея указывает на путаницу улочек под зеленым горбом горы, – там мы играли после школы. Тогда частных домов было больше, это сейчас их сносят.