Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - [96]
Однако самые первые впечатления от Франции как таковой и от Парижа оказались противоречивыми. В письме от 22 августа 1838 г., написанном по дороге из Страсбурга в Мец, Вяземский сообщал: «Странное дело! Я не нахожу Франции… Все тихо, все безмолвно! Нет ни одной водевильной сцены. Ни слова не слышу о политике. Cette belle France – Тамбовская губерния… Воля ваша, смешно сказать, а что-то есть унылое, – может быть, болезненное и недовольное – в общем чувстве Франции». Правда, Петр Андреевич добавлял: «Может быть, и зеркало мое тускло, и, без сомнения, и эта причина должна войти в воображение, но должна быть и правда, независимая от меня»[782].
Париж тоже произвел неоднозначное впечатление на наших соотечественников. Он их поражал, оглушал своим разнообразием, ритмом, шумом, движением. «Народ так и кишит», – делился своим первым впечатлением М.П. Погодин[783]. А вот как описывал свое знакомство с Парижем В.М. Строев: «Первые впечатления от Парижа очень странны. На улицах так много народа, что ходишь лавируя, а не прямо; такой шум, что хочешь заткнуть уши. В окнах магазинов так много изящного, замысловатого, что невольно останавливаешься по целым часам, забывая, что надобно идти далее… Все беспокойны, торопливы, как во время пожара или наводнения. Кажется, что какое-нибудь общественное бедствие взволновало массу жителей, что они доживают последний час и торопятся докончить важные дела. Даже гуляющие ходят скоро»[784].
Что касается Вяземского, то для его впечатлений, описанных в письмах, характерно то, что он невольно сверяет свой воображаемый Париж, каким он представлял его себе десятки лет, с Парижем действительным. В Париж он прибыл 25–26 августа и пробыл десять дней. Там его встретили А.И. Тургенев и Ф.Ф. Гагарин, которые и были его гидами при осмотре Парижа[785]. Париж кажется ему недостаточно людным, кипучим, слишком смирным, «благочинным». Ему как раз недостает этого вечного движения и кипения жизни: «Но между тем я все-таки стою на своем: мое первое впечатление противоречит ожиданиям. Нет этой кипучей бездны под глазами»[786].
Сама инфраструктура Парижа, его улицы и особенно санитария, точнее, ее отсутствие, русских однозначно поражала. «Город неправилен, некрасив и нечист, как все старинные города, построенные мало-помалу, без определенного плана», – писал Строев[787]. Именно грязь возмущала наших соотечественников прежде всего (а в России в это самое время император Николай приказывал надраивать центр города): «Улицы невыразимо грязны. Кухарки считают улицу публичною лоханью и выливают на нее помои, выбрасывают сор, кухонные остатки, и пр. Честные люди пробиваются по заваленным тротуарам, как умеют»[788].
По словам Строева, «первые впечатления Парижа не только странны, но даже неприятны. На грязных, безтротуарных улицах теснится неопрятный народ в синих запачканных блузах, в нечищенных сапогах, в измятых шляпах, с небритыми бородами…»[789] Эту же неустроенность отмечал и князь Вяземский: «Между тем тут есть вонь, улицы… как трактирный нужник, и много шатающейся гадости в грязных блузках…» Вообще, как верно подметил Строев, «с первого взгляда видишь, что Париж город людей небогатых»[790].
Не увидели наши соотечественники и пресловутой французской галантности. Горожане показались россиянам невежливыми и неучтивыми: «Эта неучтивость (на улицах) дошла теперь до того, что все толкаются, и никто не думает извиниться», – отмечал Строев[791]. Возмущается этим и князь Вяземский: «Толкаются, ходят по ногам, только что не по голове, и заботы нет. Если вы услышите: excusez, то знайте, что это иностранец»[792].
Но вот что понравилось нашим путешественникам, так это возможность курить на улицах! Ведь на родине, в России, Николай I, не куривший сам и не выносивший курильщиков, запрещал курить на улицах столицы. Как писал Строев, «франты курят на улицах сигары и пускают дым под дамские шляпки»[793]. Вяземский вообще возможность курить на улицах называл «одной из главных вольностей здешней конституционной жизни». Вторая вольность – возможность справить нужду, где придется! Хотя в целом, по мнению Петра Андреевича, «как и везде здесь, и гораздо более запретительных мер, нежели у нас: тут не ходи, здесь не езди, и проч.»[794].
От чего все были без ума, так это от французской гастрономии. Гурман Вяземский писал: «Вообще здесь царство объядения. На каждом шагу хотелось бы что-нибудь съесть. Эти лавки, где продаются фрукты, рыба, орошаемая ежеминутно чистою водою, бьющею из маленьких фонтанов, вся эта поэзия материальности удивительно привлекательна»[795].
Ему вторит Строев: «Войдя в кафе, чувствуешь уже охоту полакомиться, пообедать. Только семейные люди обедают дома, а холостые всегда в кафе»[796].
Погодина и Строева поразил кипучий и бурлящий ритм многообразной парижской жизни. «Время течет здесь как вода, как деньги; не успеешь оглянуться, как уже нет дня, недели»[797], – делится впечатлениями Погодин. «День проходит в Париже незаметно»
