Саммаэль - [9]
А нету.
Нету его, мира.
Был, понимаешь, и нету.
Один грёбанный Хаос.
На том месте, где только что спали, на том месте, где только что жили, все, вчетвером, Ани, Лари, Джуд, — только бессмысленная круговерть; серым по серому, без форм, без очертаний, без верха и низа, без назад и вперёд, без направлений, без времени…
Ужас. Нет, не как «в первый раз», куда как сильнее: тогда не знал, во что ввязывался, сейчас — знаю. Тогда можно было бояться только за себя, а сейчас…
Ужас-то ужасом; но рефлексы-то не пропьёшь! Левой рукой — Лари, правой рукой — Ани, успел, ухватил, вот они, их ладошки, милые, теплые, — и нафиг отсюда!
И, уже выходя, выпрыгнув на соседнюю линию, из мути Хаоса да к самому к рассвету — блядь, да что же я делаю! Не баб надо было хватать! А Джуда!
Потому что Джуд — остался. А бабы за ним вернулись! А уж выскользнуть у меня из рук — это они всегда умели. И Лари, и Ани. Шустрые, ссс…
Обратно! Не заходя на стабильную линию — обратно. Только сдёрнув на себя толику энергии, частично восполнив потерю сил, — обратно в зону распада. Как можно точнее воспроизведя направление выхода…
Лари!
Ани!
Джуд!
Ничего нет. Ни неба, ни земли. Только водоворот — чуть более тёмным по чуть более светлому; водоворот, но он же не засасывает, он же выталкивает!
Ель с вывороченными корнями. Заяц без головы. Голова без зайца. Дырявая дверь от амбара. Сноп сена.
И всё — тает! Тает, на глазах! Сначала уходит цвет, потом — объём. Потом — контур в клок тумана, а туман — в ту самую, серую муть, где нет ничего, и где всё, блин, когда-нибудь было!
Лари!
Ани!
Джуд!
Конец прохода. Обитаемый мир, дождь, болото. Прошел зону распада насквозь; сдернуть ещё энергии — и обратно, обратно, обратно!
Стоп. Медленно. Вдумчиво. Слабейшие следы. Предметы исчезают сразу; информационный след держится минуты и десятки минут.
…Голоса. Папа, папа! Мычание коровы. Лай собаки. Выстрел из ружья. Выстрел, блин, из моей «беретты». Обрывки лиц, обрывки снов; сон Лари о том, как она впервые искала Ани в Хаосе, сон Ани о том, как она меня… или это мой сон, как я Ани…
Поиск. Задержаться. Искать. Искать любой след, любое воспоминание.
Заяц без головы, голова без зайца.
Лари!
Ани!
Джуд!
Конец прохода. Поле, рассвет.
Проход номер три. Не наблюдается ни малейших следов того, что здесь когда-либо существовал обитаемый мир. Ни малейших следов живых существ. По-видимому, люди, — да и вся органическая жизнь — погибли мгновенно в самом начале распада; кроме, разве что, одного ебанутого колдуна. Более того, по ощущениям, расстояние между ближайшими мирами сокращается до значений, характерных для этого сектора. Прорыв затягивается, как будто здесь, в этой области Хаоса, вообще никогда не было никакого мира! Никакого амбара с сеновалом! Никакой Лари, никакой Ани, никакого Джуда!
Лари!
Ани!
Джуд!
Конец прохода. Дождь, болото.
Блядь, какого хуя я учился у девчонок! Надо было учиться у Джуда! Не можешь найти — так вообрази! Вообрази, что искомое здесь всегда было! Джуд ведь, сука, воображал, — и оно ведь, сука, появлялось! Тёплая ладошка в левой руке. Тёплая ладошка в правой руке. Ани и Лари. Две быстрых, неуловимых тени, хороводом вокруг меня на солнечной поляне. Джуд со своей ёбанной лютней — и со своими ёбанными бабочками. Это ведь всегда здесь было!!!
Конец прохода. Поле, рассвет.
Это был последний проход, который Саммаэль отчётливо помнил. По-видимому, прежде чем потерять сознание, он совершил ещё один; потому что в следующий раз он очнулся не на рассветном поле, а под дождём и в болоте. И только и хватило сил, что вытащить хлебало из жижи на ближайшую кочку… да намотать на себя часть жизни с окрестных хлябей, как наматывают на себя короткое одеяло.
После чего снова вырубиться.
Как позже Саммаэль думал, — ещё ему повезло, что силы кончились в самом конце прохода. Были реальные шансы тоже остаться в Хаосе, тоже раствориться в нём, без остатка, к ядрёной матери…
Впрочем, «повезло» тут понятие относительное. Потому что — Лари. Потому что — Ани. И потому что Джуд.
В течение какого-то времени, — день, два, — Саммаэль приходил в себя только на считанные секунды — и всё так же сдергивал энергию со всей окрестной болотной живности, чтобы компенсировать потерю сил. Когда же — через день или два — пришел в себя полностью, первая мысль была — а что, здесь уже зима? Потому что лежал Саммаэль на корке льда.
Нет, это была не зима, была ещё самая ранняя осень; просто инстинктивно, в полубессознательном состоянии, Саммалэль драл на себя не только жизненную энергию; умудрялся драть ещё и тепловую, выморозив площадку метра на четыре вокруг.
Первая мысль была про «зиму». А вот вторая мысль… впрочем, это уже была не мысль.
Даже «тоской» это назвать язык не повернётся. Потому что внутри, за грудиной скрутило так… втройне. И за Ани. И за Лари. И за Джуда.
Первая реакция была — ещё пару проходов. Хватило и одного… чтобы понять, что даже следов того мира, с амбаром да сеновалом, не оставалось в помине. Но для порядка Саммаэль сделал ещё два.
Вторая же реакция была — найти того, кто всё это устроил, и порвать его на тряпки.
И тут уже всё было серьёзно. Людей Саммаэль не жалел. И не считал.
Раздражение группы нейронов, названных «Узлом К», приводит к тому, что силы организма удесятеряются. Но почему же препараты, снимающие раздражение с «Узла К», не действуют на буйнопомешанных? Сотрудники исследовательской лаборатории не могут дать на этот вопрос никакого ответа, и только у Виктора Николаевича есть интересная гипотеза.
Первоначальный вариант рассказа был издан в 1962 году под названием «Х=».
Большой Совет планеты Артума обсуждает вопрос об экспедиции на Землю. С одной стороны, на ней имеются явные признаки цивилизации, а с другой — по таким признакам нельзя судить о степени развития общества. Чтобы установить истину, на Землю решили послать двух разведчиков-детективов.
С батискафом случилась авария, и он упал на дно океана. Внутри аппарата находится один человек — Володя Уральцев. У него есть всё: электричество, пища, воздух — нет только связи. И в ожидании спасения он боится одного: что сойдет с ума раньше, чем его найдут спасатели.
На неисследованной планете происходит контакт разведчики с Земли с разумными обитателями планеты, чья концепция жизни является совершенно отличной от земной.
Биолог, медик, поэт из XIX столетия, предсказавший синтез клетки и восстановление личности, попал в XXI век. Его тело воссоздали по клеткам организма, а структуру мозга, т. е. основную специфику личности — по его делам, трудам, списку проведённых опытов и сделанным из них выводам.