Сами по себе - [31]

То, что погода испортилась, он понял по индикатору в окне видоискателя. Замигала красная лампочка: не хватало света. Он посмотрел на небо и включил вспышку: огромная сливовая туча висела низко и неподвижно. Из-за края тучи выскальзывали наклонные лучи солнца и завораживающе подробно, до последнего, усыпанного бисером петуний и флоксов балкончика, освещали дальние бисквиты новостроек. Неторопливо начался дождь. В следующую секунду дымную сердцевину тучи и вершину одиноко стоящего на опушке дуба соединила тонкая, белая, многократно изломанная нить, пролившаяся сквозь дерево в землю и убившая заодно Толю Терентьева, который даже понять не успел, что это было? — тишина, огонь и белая стена, пройдя сквозь которую, он почему-то подумал, что фотоаппарат ему больше никогда не понадобится и аккуратно положил его на гладкую незнакомую твердь.

Его тело, накрытое с головой оранжевой клеенкой, везли на железной каталке по коридору крематория два санитара. Один из них остановился, чтобы закурить, и другой аккуратно толкнул каталку вперед. Каталка поехала боком, слегка задела по дороге оставленный неизвестно кем и неизвестно когда в коридоре огромный несгораемый шкаф, развернулась и аккуратно встала поперек дверей, над которыми висела всегда светящаяся стеклянная табличка: «9». Санитар с сигаретой догнал своего коллегу. Вдвоем они развернули каталку обратно и чинно-благородно вошли.

Они оказались в просторном светлом помещении, посередине которого находился большой, похожий на операционный, стол. У стола сидела Марина в ослепительно белом халате и в ослепительно белой нейлоновой шапочке. Не обращая внимания на вошедших, она возилась с палитрой, подбирая подходящий грим.

Кореянка Хо сидела неподалеку на стуле возле наклонной лежанки, на которой величественно покоился мертвый старик. Кореянка Хо энергично намыливала старику щеки.

Возле огромного окна, из которого открывался вид на пыльный пригородный пейзаж, за столом сидела женщина с высокой замысловатой прической, состоявшей из уложенных друг на друга соломенных змей, из под которых выбивались искусно растрепанные пряди. Это была Стелла Игнатьевна, сорокалетняя заведующая отделом. Занавески на окне были отодвинуты и заткнуты за водопроводные трубы, жаркое солнце золотым краем отделяло заведующую от прохладной полутени помещения. Перед Стеллой Игнатьевной стояло большое вогнутое зеркало. Увеличенное в несколько раз отражение ее лица, состояло, казалось, из сплошных пор, комочков пудры прилипших к волоскам под ухом и складок, в которых грим отошел и приоткрыл полосочку блестящей кожи. Хромированным медицинским пинцетом Стелла Игнатьевна выщипывала брови. Выщипанные волоски она складывала на бумажную медицинскую салфетку. Она обернулась на стук дверей.

— Здравствуйте, мальчики, — сказала она санитарам строго. — Нам Александр Петрович поставил, наконец, звонок, поэтому имейте в виду, теперь всегда звонить нужно, прежде чем войти. Сегодня он еще не работает, но во вторник как огурчик будет. Александр Петрович обещал электрика прислать. Я уже год, как его об этом просила.

— Смотрите, опять нам холодного вернули. — сказал один из санитаров независимо и показал на каталку. Заведующая так посмотрела на его сигарету, что он начал оглядываться по сторонам в поисках пепельницы.

— Что значит «вернули»? — поинтересовалась Стелла Игнатьевна. — Вы что хотите сказать, они прощание отменили?

— Чуть не отменили. Родственник приезжал бумаги подписывать, — сказал второй санитар и поправил черный резиновый передник на груди. — Отец, кажется. Посмотрел и отказался.

— В грубой форме, — добавил санитар с сигаретой.

— Не туда! — крикнула Стелла Игнатьевна, увидев как он примеривается к урне, стоявшей возле лабораторного шкафа. — У нас там салфетки использованные. Погасите и выкинете потом, в коридоре.

Она одела туфли и встала из-за стола. Марина и Кореянка Хо по-прежнему работали, не обращая внимания на окружающих.

— Живые себя неадекватно чувствуют, — сказал второй санитар авторитетно.

— Девочки, слышите? — сказала Стелла Игнатьевна воспитательным голосом, — третьего усопшего нам за истекший квартал возвращают.

— Они там ничего не понимают, — сказала Марина, не поворачивая головы, — а вы, — она посмотрела на санитаров уничтожающе, — не можете клиентам ничего толком объяснить.

Она снова наклонилась над двадцатилетней студенткой, лежавшей перед ней на столе.

— В следующий раз присылайте их прямо ко мне, я с ними сама разберусь, — сказала она, включила яркую галогеновую лампу и принялась тонкой кисточкой красить девушке пухлые детские губы в багровый цвет.

— В-общем, смотрите сами, — недовольно сказал санитар с сигаретой, — чтобы нам больше людей туда-сюда не возить. Мы не негры, сами понимаете, наше дело маленькое.

Они ушли.

Стелла Игнатьевна подошла к каталке и откинула клеенку. На каталке лежал улыбающийся мальчик с бледным напудренным лицом, слегка позолоченными волосами и пунцовыми губами. В маленьком, прижатом к груди кулаке мальчик сжимал упаковку жевательной резинки. Стелла Игнатьевна пригляделась. В уголке рта у мальчика была аккуратно приклеена покрытая блестящим лаком капелька синтетической слюны с пузырьками внутри, как бы готовая скатиться по щеке на подушку во время сна. Кореянка Хо неожиданно заговорила.