Самец взъерошенный - [94]

Рома насторожилась.

– Тебя предали, – усмехнулась Мада. – Свои. Вот! Она достала из рукава и бросила пленнице свернутый в трубочку кусок пергамента. – Здесь написано, каким путем шла твоя турма. Мне дал это вождь «фармацевта». А ему пергамент вручила понтифик Рома. Она желала тебя убить. Ты, верно, перешла ей дорогу. Вы настолько развращены, что не брезгуете уничтожать друг друга чужими руками. Сармы воюют между собой, но чтобы они предали своих? Такого не было за много веков. Мы знаем, что такое доблесть и честь.

Пленница развернула пергамент и впилась в него глазами.

– Можешь оставить его себе, – пожала плечами Мада. – Мне он больше не нужен.

Рома свернула пергамент и спрятала в рукав туники.

– Где твои сыновья? – спросила внезапно.

– Они родились слабыми и не прожили долго. Это не имеет значения! – нахмурилась жрица. – Здорового муша рожает только человеческая женщина. Великая Мать, послав сыновей, всего лишь отметила избранницу. Она хотела, чтоб я управляла сармами. Я не подвела ее. За несколько лет все орды признали власть Балгаса, за исключением диких, которые кочуют по окраинам. – Мада презрительно усмехнулась. – Но и они в день весеннего солнцеворота приезжают в храм, чтобы принести жертвы Великой Матери. Мне не нужны эти дикарки. Помог подчинить орды Луций, он учил и наставлял меня. Когда он умер, рыдала вся степь, а кто не захотел плакать, того заставили, – лицо Мады стало жестким. – С тех пор прошло десять лет, но ни один муш не коснулся моего лона, хотя я не стара и могу родить. Ты собираешься учить меня, что означает любовь? Не заблуждайся! Луций, приняв меня на свое ложе, отказался от других женщин. А вот твой Игрр сейчас утешается в объятиях другой.

– Нет! – воскликнула пленница. – Он не такой!

– Ты уверена?

– Да!

– Думаешь, он согласится приехать в Балгас, пообещай я тебя отдать?

– Не сомневаюсь!

– Вот и славно!

Мада встала. Рома глянула недоуменно, затем вскочила и сжала кулаки.

– Ты!.. Только посмей! Я тебя убью!

Жрица сделала знак страже. Та подскочила и завернула пленнице руки.

– Отстегайте ее плетьми! – распорядилась Мада. – Она говорила дерзко с Великой Матерью. Но не перестарайтесь. Я пообещала, что она будет жить, и мое слово нерушимо. После наказания отведите ее к кожевникам, и пусть скребет там шкуры. Свою миску похлебки и кость с мясом надо заслужить. Я не держу в Балгасе бездельников!

* * *

– Славное вино! – сказала Марцелла, ставя чашу. – Оно благоухает во рту и наполняет нутро теплом. Тело размягчается и тяжелеет, а на сердце становится радостно. Благодарю!

– Выпей еще! – предложила Октавия, берясь за кувшин.

– Нет! – покачала головой сенатор. – Еще одна чаша, и мне захочется спать. Ты ведь позвала меня не для этого?

Взгляд гостьи стал жестким, и верховный понтифик поразилась перемене, произошедшей с еще мгновение назад казавшейся благодушной гостьей. «С ней нельзя хитрить, – поняла жрица. – Будет только хуже».

– У меня к тебе разговор, достопочтенная.

– О чем?

– О будущем Ромы.

– С каких пор оно тебя интересует? – усмехнулась Марцелла. – К чему тебе волноваться о будущем? Ты понтифик максимус, самая богатая женщина в Паксе. У тебя подвалы, полные золота, и сотни слуг, готовых выполнить любое твое желание. Чего тебе не хватает?

– Власти.

– Для чего? – насторожилась сенатор.

– Чтобы спасти наш мир. Мы вымираем. Год от года «фармацевта» привозят все меньше пришлых. Димидий и треспарт рождается недостаточно. И так будет, пока в Роме правит нынешний принцепс.

– Почему?

– Флавия и ее хромая наставница желают, чтобы в Пакс ввозили только светлокожих мужчин. Но таких в мире людей найти все труднее. В то время как есть тысячи других – смуглых и даже чернокожих. Они не менее сильны и здоровы.

– Нолы не захотят их, – покачала головой Марцелла.

– Можно заставить! – раздула ноздри Октавия. – Подумай сама! Разве имеет значение цвет кожи воинов? Или это мешает им держать меч? Получив этих мужчин, мы вырастим тысячи воинов, и сармы забудут дорогу к Рому. Мы раздавим их и втопчем в грязь.

– Не хотела бы иметь дочь с черной кожей! – фыркнула гостья.

– И не нужно, почтенная! – улыбнулась Октавия. – Лучшие люди Рома, к которым ты, несомненно, принадлежишь, будут по-прежнему выбирать. Для вас найдутся голубоглазые и светлокожие. Через пятнадцать-двадцать лет не придется заглядывать в записи храма, чтобы определить высокий род. Будет видно издалека.

– Хм! – сказала Марцелла. – Неплохо придумано. Чего ты ждешь от меня?

– Ты самая влиятельная в сенате, к тебе прислушиваются. Поговори с сенаторами.

– А дальше?

– Сместите Флавию.

Сенатор бросила на понтифика цепкий взгляд.

– Хочешь занять ее место?

– Да! – кивнула Октавия. – Понимаю, что ты, да и многие другие не отказались бы от этого кресла. Но главный над «фармацевта» будет разговаривать только со мной. Он сам так сказал. Просто сместив принцепса, вы не получите больше мужчин – все останется, как прежде.

– А что выиграю я? – сощурилась Марцелла. – Чем мне это выгодно? У меня есть земли и нолы, обрабатывающие их. Мои сундуки полны золота, а слуг в доме столько, что я не помню их имена. Что ты можешь предложить?