Самба на острове невезения. Том 2. Разоблачение Шутника - [57]

— Я служу в секретном подразделении ФСБ.

Я моргнула еще испуганнее. Потом выдала:

— О господи! Только этого мне не хватало!

— А чего ты боишься? Преступников и маньяков не боялась ловить!

— Но откуда вы про меня все знаете?

— Вот видишь, слухи и до нас докатились. Я подметил тебя на деле Феникса. Здорово ты его надула…

— Откуда вы знаете?! — не переставала я моргать.

— Я все знаю. Это моя работа.

— ФСБ? — никак не могла я поверить. — Неужели правда? ФСБ?!

— Да! Только тише.

Бли-ин… Это еще лучше, чем внештатный агент у Я-Гриши. Я буду эфэсбэшницей! Глаза у меня загорелись (я это могла сказать, даже не имея зеркала), а язык произнес с благоговейным трепетом:

— А вы дадите мне заполнить анкету?

— Какую анкету? — удивился он.

— Ну как же? Внештатного сотрудника!

— Хватит чушь нести, — остудили мой пыл. — Итак, я сказал, что знаю все, но на самом деле нет. Я знаю все, кроме одного — кто из членов нашего кружка связан с контрабандой.

— Ах, так вот вы здесь зачем… — выдала я, успокоившись. Наконец-то разобралась! А то не мужчина — загадка. — Ну а я-то за другим.

— Я знаю. Но мы можем объединиться, — предложил Олег.

— Так кто людей-то убивает? — вернулась я к наболевшему. — Контрабандист ваш или Шутник?

— Вот уж не знаю. Это нам и предстоит выяснить. И для этого я поутру направлюсь в то место, где вы нашли мертвого аборигена.

Я передала ключ.

В тени пальм было уютно, я часто любила так отдыхать. Они прятали нас от обжигающих солнечных лучей, что не давало совсем уж изнывать от невыносимой островной жары, и прятали в своей кроне невидимых глазу маленьких певчих птичек, чьи голоса приятно было слушать в тишине, но самих их никто ни разу так и не увидел. Только мимолетный шелест листьев и едва различимое движение от одного дерева к другому. Сейчас же мы выбрали это место отнюдь не по вине жары: уже вечерело, и солнце клонилось к закату, придавая кроне деревьев красивый красновато-розовый ореол. Мы сидели прямо на земле возле раскопанной мною ямы, а Олег Владимирович держал в руках футляр с прослушивающим устройством. Пока он там что-то крутил, я обдумывала услышанное.

— Я все равно многого не могу понять.

— Слушаю, — с готовностью откликнулся он, как будто горел желанием помочь мне познать какую-то истину.

— Вот если вы с самого начала были на моей стороне и хотели объединиться, то для чего пытались меня убить?

— Я не пытался тебя убить, — мгновенно отрезал мужчина и даже тряхнул отрицательно головой, мол, как вообще можно допустить такую нелепую мысль. — Я пытался тебя подготовить.

— К чему?

— К борьбе! Вы с Поликарповной должны были столкнуться. Так как перевес голосов был на ее стороне, ты бы покинула проект. Она бы смогла всех убедить в этом. К тому же я знал, что ты проколешься на досье. Это так нелепо и непредусмотрительно — дать педику бегать в своей юбке.

— Но-но! Он сам ее надел, я ни при чем!

— Ладно. В общем, неминуемо было состязание. А Люба после ухода мужа начала бегать по спортзалам и участвовать во всяких охотничьих турнирах, на которые сейчас моду взяли состоятельные люди. Короче, она бы сделала тебя, а я этого не мог допустить.

— Сказать, что мне обидно это слышать — не сказать ничего! Вы всерьез полагаете, что меня бы переплюнула пятидесятилетняя развалина?

— Катя, в пятьдесят лет жизнь только начинается! Но ты это поймешь, когда тебе будет пятьдесят. Не перебивай меня, дай закончить. Я знал заранее, какие турниры они устраивают, и подготовил тебя к ним. Только и всего. Дальше я следил за тобой. Всегда. Ну, почти всегда. Иногда микрофон делал это за меня. Поэтому я перепрятал ваш топор. Просто потому что видел, как плохо вы его спрятали. А не потому что я сам им орудовал, отмывал и закапывал. Что еще непонятного?

— Пока все понятно, — кивнула я, но как-то неуверенно. Впрочем, если что еще всплывет, ничто не помешает мне задать очередной вопрос.

— Отлично. Давай теперь я покажу тебе, как это работает.

— Что? Плеер?

— Это не плеер. Это прослушивающее устройство. Иди сюда, поближе. Будем слушать.

Но мне не улыбалось слушать в очередной раз, как умирала Анна. В связи с этим я покачала головой:

— Это терпит. Я вот думаю, а вы не хотите извиниться?

— За что это? — поднял он на меня спокойные глаза.

— Хотя бы за то, что перерезали веревку на скале. Или за то, что забрасывали кокосами по голове. А может быть, за то, что трясли на пальме, пока наконец не скинули на землю. Выбирайте, что вам больше нравится из перечисленного.

Конечно, он уже объяснил, зачем все это делал, но мне этого, видимо, было недостаточно. Я все равно не могла понять, как так можно поступать с людьми.

— Извиняться? Катя, ты благодарить меня должна. Я сделал из тебя то, что ты есть сейчас. Теперь ты боец.

— Ну и методы у вас! Так не делают бойцов и так не ищут компаньонов.

— Ты будешь рассказывать мне о методах? — Мне показалось, он начал злиться. Как будто я ненароком наступила на какую-то мозоль. Но позвольте! Даже если и так. Мои упреки все равно были весьма обоснованными, как я считаю. — Мои братья швыряли меня в пруд, да там, где поглубже — так учили плавать! Когда я тонул, вытаскивали и снова бросали. У меня была истерика. Было два выхода — бороться или дать слабину и утонуть. И через пять таких приемов я поплыл сам. Когда я игрался со спичками, они насильно подержали мою руку над огнем. Да, у меня был ожог, но я понял, что такое огонь и что с ним шутить не стоит. В детстве я боялся крыс — меня бросили в подвал, где я слушал их писк всю ночь и стряхивал с себя, когда они совсем наглели и начинали на меня взбираться. Но теперь, Катя, я не боюсь ни огня, ни воды, ни крыс. Вот это методы. Благодаря братьям я стал таким, какой я есть.