Самая высокая на свете гора - [7]

— Металлолом? — удивился Витя. — Но ведь все проголосовали за обсерваторию!

— Все? Но ты-то за металлолом? — И я ждал тебя, а ты в обсерваторию, да?

— Ждал? — переспросил Витя и посмотрел куда-то в сторону. — Знаешь, я не знал. Если б я знал…

Ага, Витя не знал. Витя не знал, что Левко ему друг и не оставит его одного. Поэтому Витя пошел в обсерваторию, хотя голосовал за металлолом.

Голова кругом! Шахматы — фотоаппарат… Металлолом — обсерватория… Витя — Юрко…

Юрко:

— Ну, теперь ты сам видишь, какой он! Голосует за одно, а делает другое. Разве человек может так делать? Надо уж до конца — так или так! Со мною бы этого никогда не случилось! Правда, Левко? И знаешь, что я тебе скажу? Плюнь ты на него, чего ты с ним водишься? Я его раскусил. Я его теперь знаешь как раскусил! Выскочка несчастный, в старосты забрался! Разве такой годится в старосты? Тут одних пятерок мало, тут надо, чтоб был характер, чтоб ребята за тобой шли, правда, Левко?

«Правда», — думал Левко.

Витя:

— Ну скажи, зачем он опять всех против меня настраивает? Ну пускай с металлоломом так сошло, ничего ему не было, я тогда никому ничего не сказал, а он опять: я говорю — надо идти в подшефный детсад, а он даже девчонок подговорил смотреть бокс! Ну что он всех настраивает? Скажи, Левко, разве так можно? А ты тоже с ним…

«Так и правда нельзя», — подумал Левко.

Как здорово было раньше! Самая лучшая команда — «Карпаты», самая интересная книжка — о Руале Амундсене… Все было легко и просто, а теперь не знаешь, куда повернуться, как поступить. А ну их — и шахматы, и фото, и Витьку, и Юрка!

Левко день, другой, третий избегал обоих, а потом снова появлялась какая-нибудь закавыка, и Левко начинал мучиться: где правда, кто из них прав, и почему они врозь, в чем причина, и на чью сторону стать? Как здорово было раньше…

Юрко:

— Хочешь сигарету? У, чудак, никто ж не видит! Ну, не хочешь, как хочешь, а я бы на твоем месте не отказывался. Не будешь же ты всю жизнь, как девчонка, конфетки сосать. Не хочешь? Ну, не надо. По правде сказать, я и сам не очень хочу, но когда у человека есть характер, он может себя перебороть и делать даже то, что неприятно. Правда, Левко?

— Н-не знаю, — искренне ответил Левко. — Я не знаю…

— А, никогда ты ничего не знаешь! — засмеялся Юрко. — Подстароста несчастный! А он про тебя знаешь что сказал?

— Что? — растерялся Левко.

— Поди у Димки Загородного спроси, а я сплетнями не занимаюсь, я не девчонка!

Витя:

— Знаешь, он курит! Честное слово, я видел у него сигареты! Но его никто не продаст, он всех ребят подговорил, они у него как цуцики… И ты тоже… Делаешь все, что он хочет… Давай скажем Антону Дмитровичу! Он же меня не послушает, если я скажу — перестань курить, а Антона Дмитровича послушает. Левко, мы же не для себя, мы для Юрка, правда? Если я один скажу, мне не поверят, ребята все за него, а если ты… Пойдем, посмотришь, как он курит!

— Н-нет, — сказал Левко. — Не хочу!

— Не хочешь? — удивился Витя. — Но ты же подтвердишь, что он курит? Ты же и сам знаешь, что он курит.

— Знаю, — хмуро признался Левко.

Душа Левка для него самого еще тайна. Но в ней что-то живет, в ней появляется вдруг что-то такое, от чего Левку вдруг хочется сменить кожу. Хорошо питону — он каждый год меняет кожу. А ты живи и живи всю жизнь в одной коже. «Человек меняет кожу». А, это есть такой роман. Угу, мама читала. Левко не читал. Наверно, фантастика. Человек должен всегда жить в своей собственной коже. И все рубцы остаются на ней.

Витя (торжественный и важный) и Левко (хмурый и насупленный) стоят перед Антоном Дмитровичем.

Витя:

— И дело тут совсем не в том, что он против меня всех настраивает… Пускай настраивает, мне все равно… Но он еще и курит, Антон Дмитрович, я сам видел, могу вам показать, где он курит на большой перемене!

— Можешь показать? — спрашивает Антон Дмитрович и не смотрит на Витю.

Он смотрит на хмурого, насупившегося Левка, и тому кажется, что и вопрос задан ему. Но он молчит. Язык во рту у него такой, какой был, когда Левко заболел малярией. Огромный, тяжелый язык, как только он умещается во рту?

— Могу, — с готовностью подтверждает Витя. — Все знают, что курить нельзя…

— Ну да, все знают, — повторяет Антон Дмитрович таким голосом, что Левко удивленно взглядывает на него исподлобья: учитель как будто не очень доволен разговором.

— Левко Савчин тоже знает, что он курит. Левко может засвидетельствовать.

— Ты можешь засвидетельствовать? — спрашивает Антон Дмитрович.

Левко облизывает тяжелым языком пересохшие губы и вдруг говорит:

— Нет! Ничего я не могу засвидетельствовать! Я ничего не знаю!

Откуда-то, словно издалека, до него доносится насмешливый голос Вити:

— Так я и знал. Он его боится. Его все боятся.

— Никого я не боюсь! Совсем я не потому! — кричит Левко Савчин.

И снова душу Левка словно разорвали на клочки. Как будто это не душа, а листок бумаги. Взял и разорвал его душу друг Витя, ничего не понял друг Витя.

А потом Антон Дмитрович велел другу Вите выйти. И они остались вдвоем — Антон Дмитрович и Левко.

Антон Дмитрович ходил по учительской, а Левко сидел за большим столом, покрытым синей бумагой в чернильных пятнах.