Самая высокая лестница - [20]

— Я — большой любитель. У меня собака слова понимает. И не только слова. Даже когда молчу, собака меня понимает. А я понимаю её… Что ж ты собаку не заведёшь, загородник?

Этим «загородником» он мстит мне за «купца». И мне вдруг становится горько, словно я разговариваю с человеком-невидимкой и я не могу сделать его видимым.

И тут продавец Володя Ткаченко говорит:

— Я тебе обещал ёлочку припрятанную. Ты возьми, её.

— Да зачем мне ёлочка?

— Возьми!

— Хорошо, — говорю. — У меня племянница…

— Это уж как захочешь.

Он отходит в сторону и из-под своих палок достаёт небольшую, густую ёлочку. Он суёт мне её в руки и смотрит куда-то в сторону. Он дарит мне её в утешенье, а я не понимаю, зачем он меня утешает.

— Я пойду, — говорю я и выжидательно смотрю на Володю Ткаченко. И в этом «я пойду» звучит мой последний призыв: «Признайся, Володя!»

— Иди, — говорит он и не признаётся.

— Спасибо за ёлочку! — говорю. — И будь счастлив в Новом году!

— И ты будь! Обязательно будь! — говорит он и поднимает руку, и я замечаю, что на ней не хватает большого пальца. А я- то думал, что он подогнул палец…

Я хватаю его за руку:

— Послушай!

— Пора закрывать контору, — сухо говорит он, отдёргивает руку и идёт к своим ёлкам-палкам…

Я ехал домой в пригородном автобусе, и пассажиры посмеивались над чудаком, который везёт из города ёлку. А я прижимал её к себе, чтобы она не задела веткой кого-нибудь по лицу, и дышал горьковатым запахом оттаявшей хвои. И ко мне возвращалось время моей юности, когда я мечтал стать поэтом, писал стихи… И перед моими глазами снова возник замёрзший продавец ёлок Володя Ткаченко. И, как бывает, когда взлетевшая ракета на мгновенье осветит ночную землю со всеми её тайнами, ясно понял, что Володька не хотел признаваться из-за меня. Потому что тоже не нашёл моего имени на корешках книг. И вместо поэта встретил строителя, загородника. Он своим неузнаванием прикрыл меня, как на фронте мы прикрывали друг друга.

Мне захотелось остановить автобус. Броситься обратно на ёлочный базар, где стоит мой фронтовой друг один среди чахлых ёлок, сказать ему:

— Володька, у меня всё в порядке! Мне нравится моя работа и жизнь! Поэтом мечтает стать каждый второй парень, но так много поэтов не нужно людям. А строителей нужно много, и «купцов» тоже. А собак я люблю не меньше тебя, может быть, даже больше! Ты уж извини меня…

Видимо, всё это я, помимо своей воли, произносил вслух, потому что пассажиры косились на меня и посмеивались. А я сильнее прижимал к себе подаренную ёлочку и глубоко вдыхал запах зелёной хвои.

Пятёрка по поведению

Все очевидцы этой неслыханной истории — дерзкой и прекрасной — запомнили только верблюда. Огромного двугорбого верблюда с бурой свалявшейся шерстью, которая торчала клочьями, придавая животному подчёркнуто свирепый вид. Но никто не заметил мальчика лет двенадцати — мало ли таких бегало в тот день по городу! — никому и в голову не приходило, что герой того незабываемого дня не верблюд, а мальчик.

В первый раз Володя Карпов встретил верблюда неподалёку от села Заболотье. Он бы не удивился, попадись ему верблюд где-нибудь среди барханов Бухары или в зоологическом саду. Но появление двугорбого великана на раскисшей от осенних дождей военной дороге, возле полуоблетевшей осиновой рощи, было по меньшей мере странным. Как заплыл сюда гордый корабль пустыни? Какие недобрые ветры пригнали его к белорусскому селу? Видимо, путь верблюда был нелёгким, потому что ноги, брюхо и даже часть шеи покрыл крепкий панцирь засохшей глины. А одна лепёшка присохла даже к чёлке. Увидев верблюда, Володя Карпов был так поражён, что поначалу принял его за мираж. Хотя никто ещё здесь не наблюдал миражей.

Володя Карпов был человеком любознательным и отчаянным, поэтому он, рискуя получить удар тяжёлой войлочной ногой, сорвал пучок травы и, прыгая с островка на островок, направился к верблюду. Животное не проявило к Володиному угощению никакого интереса, высокомерно отвернуло голову от жухлой травы и медленно зашагало по лужам.

О встрече с верблюдом Володя никому не рассказал, потому что заранее знал: не поверят, ещё поднимут на смех. Но верблюд, идущий неведомо откуда и куда, крепко застрял в памяти мальчика, постоянно подогревал его фантазию и толкал его на всякие из ряда вон выходящие планы. Огромный, губастый, весь войлочный, как валяный сапог тысячного размера…

Например, когда гитлеровцы разрешили открыть «новую» школу, Володе Карпову захотелось посадить на этого верблюда «нового» директора — Тарана. Посадить его непременно задом наперёд и провести на посмешище через город. Бывший учитель черчения Таран был невысоким, востроглазым, а когда говорил, то, чтобы казаться высоким, поднимался на носки и вытягивал шею.

— Дети! — говорил он в день открытия «новой» школы. — Немецкое командование милостиво разрешило открыть в нашем городе школу. — Тугой крахмальный воротничок мешал ему дышать, и Таран упирался в него своим скошенным подбородком. — Немцы — культурная нация. Они намерены насаждать культуру всюду. Вы тоже будете учиться! — Таран поднялся на носки. — Теперь не будет никаких послаблений! — Он замахал короткими руками. — Никаких отстающих! Никакого хулиганства! Порядок, усердие, чистота!