Самая страшная книга. ТВАРИ - [17]

Ольга выкрикнула что-то. Выкрикнула злобно. И от усилия, не успев до конца понять, что именно произнесла, потеряла сознание. После чего еще очень долго была только тьма.

Вдали в сумерках розовела величественная, протянувшаяся на сотни километров гряда Хамар-Дабан. Чирикали притаившиеся птицы. По пустынному участку вокруг дома гулял ветер, не по-летнему пронзительный, холодный. Осень еще нельзя было увидеть, но уже чувствовалось, что она здесь, уже пришла. Снова.

Ольга вышла на крыльцо. Кружка чая в руках, сигарета за ухом. Закинула ногу на перекладину, прислонилась к стене, повозилась немного, устраиваясь поудобнее, и наконец отхлебнула чай. На лбу серебрился старый шрам, другой прятался в волосах. Но самые страшные, конечно, скрывались под одеждой. Ольга почти свыклась с ними. Она все еще пугалась громких звуков, но теперь уже была спокойнее. Она исхудала, стала жилистой, по лицу рассыпались мелкие морщины. Зато она снова могла есть сама, не выблевывая пищу. Только с мясом все еще бывали проблемы. Иногда на нее нападал беспричинный страх, и она металась по дому, с бешеным пульсом, задыхаясь, пока не забивалась куда-нибудь в угол, зажимая уши руками. К счастью, терапия и прописанные препараты, кажется, помогали, и теперь это происходило все реже. Иногда она просыпалась ночью, раз за разом выкрикивая одно и то же слово.

– Хватит, – задумавшись, Ольга не заметила, что шепнула это вслух.

Как ей потом рассказали, именно это слово она прокричала, прежде чем отключиться на носилках. Ольга закурила. Неподалеку шелестел обильно разросшийся по земле березовый ерник. Медленно переступая, оленуха срывала зеленые листочки и пережевывала. Ее шрамы, проглядывающие сквозь серовато-бурую шерсть, были заметнее. Она прихрамывала, и это уже нельзя было исправить.

Где-то взвизгнули, завыли саксофоны. Ольга встрепенулась, подобралась на секунду и неловко улыбнулась своему испугу. Ланка подняла голову, прислушиваясь. Звук доносился из леса. Он был долгим, переливчатым, в нем смешались тревога, тоска и угроза.

– Маралы ревут, – зачем-то произнесла Ольга дрогнувшим голосом. – Гон идет.

Она вспомнила Гришу, захотелось расплакаться. Ольга торопливо затянулась, раз, еще раз, выдохнула. Поднесла к губам кружку чая. Подумала о том, сколько дел предстоит завтра. Мысленно представила список, прошлась по пунктам и потихоньку успокоилась.

Оленуха опустила голову, вернувшись к трапезе. Густели, сочились тени, на западе теплился закат. Маралы продолжали реветь вдалеке.

Олег Савощик Как живые

– Превосходно. – Петр Васильевич погладил бок животного, утопил пальцы в густом меху. – Вот это красота. Давно?

Он взглянул поверх очков, таких тонких, что, казалось, в них совсем нет линз.

Дима на миг задумался.

– Меньше двух часов назад, – ответил он рассеянно, расстегивая куртку и стараясь не смотреть на стол, где лежала рысь.

Охотник устроился на скамье у стены и с удовольствием вытянул уставшие ноги. В мастерской едва различимо пахло химией и диким зверем. Несмотря на прохладу, Диму душил жар, хотелось выйти на улицу, умыть лицо горстью снега.

– Хорошо, тогда сразу и начну. – Петр Васильевич накинул через шею чистый фартук, завязал за спиной. – На тебе лица нет, все в порядке?

Дима напрягся, облизнул пересохшие, почему-то горькие губы. Он ждал этого вопроса, но не успел придумать ответ:

– Илай… Она его убила.

Не удержался, посмотрел на рысь. В ярком свете потолочной лампы пепельно-серая шерсть отливала голубизной. Мускулистые лапы заканчивались изогнутыми когтями. Такими кошка может вскрыть даже лося.

Петр Васильевич цокнул языком.

– Жаль, хорошая была псинка. Я тебе говорил – одной лайки на рысь мало.

Дима мотнул головой, отгоняя образ: разорванное горло, кровь на обивке сиденья. Сказал:

– Я у тебя посижу маленько? Выдохся что-то.

«Илай все еще в машине».

– Да хоть до утра оставайся, дом большой, – отозвался Петр Васильевич, пробуя большим пальцем кромку ножа. На столе уже стояла миска с крахмалом; под столом, у ножки, – запечатанная пачка крупной соли. – Может, тебе горячего налить? Или у меня там коньяк початый стоит. Хороший, сын подарил.

– Коньяку можно.

– В гостиной у камина. В конце коридора направо.

– Тебе принести?

– Потом. После работы. Ты, может, мясо хочешь забрать? – Вопрос застал Диму на пороге.

– Кто же ест хищников?

Петр Васильевич покачал головой.

– Дурацкие нынче традиции. А мясо у рыси, между прочим, нежное, вкусное, как телятина. Когда-то на стол боярам подавалось как деликатес. Ладно, дело твое.

Под потолком коридора застыл в пикé пернатый охотник. Дима почти готов был признать в нем коршуна, но запутали непривычный окрас и ярко выделявшийся рыжий хвост. А еще подвешенная на невидимых лесках птица казалась крупнее коршуна, но, может, дело было в непривычной близости или в размахе крыльев, способном накрыть лежащего человека.

Если встать под отбрасываемую чучелом тень, казалось, что острые когти вот-вот вцепятся в лицо, сорвут его как маску, пробьют череп с той же легкостью, с какой нож пробивает арбузную кожуру.

Дима невольно пригнул голову, проходя под вытянутыми в атаке лапами, хотя высоты потолков хватало, чтобы даже с его ростом не цепляться за чучело. За дверью справа послышался шорох, будто кто-то скребет лапой по дереву. Илай так просился на прогулку: за несколько лет все косяки в квартире ободрал.