Самая простая вещь на свете - [41]

— Верно.

— Мне узнать нужно… — Иван замялся.

— Давай, давай, выкладывай поскорее, — ободрил его Лев Борисович.

— Лев, ты мне скажи, если русская женщина разводится со своим богатым немецким мужем, ей что-нибудь причитается?

— Так-так… — усмехнулся собеседник. — Мы что же, теперь охотимся на богатых невест?

— Ты мне на вопрос ответишь? — спросил Иван.

— Отвечу. Если женщина разводится с богатым мужем, ей полагается ровно половина от имущества и капитала, нажитого в браке. Она замужем сколько лет?

— Лет десять.

— Ну, тогда она с пустыми руками наверняка не останется, если, конечно, брачного контракта нет. А дети есть?

— Есть. Дочка.

— В Германии родилась?

— Да.

— Так вот, если она в Москву вернуться захочет, то ребенка присудят отцу. Ты ее предупреди, а то потом годами судиться будет, все деньги на это потратит и ничего не добьется. Я знаю, у меня таких заявлений полно.

— Хорошо, предупрежу. Спасибо, старичок.

— Вань, а теперь ты мне скажи: неужели из-за денег? Ты же всегда таким идеалистом был. И потом, как же Лариса? Она ведь этого не переживет.

— Ларисе жизнь нужно устраивать. Что я ей могу предложить? Мою нищету помножить на ее, и получится нищета в квадрате. А что касается моего идеализма, то в процессе жизни он здорово поистрепался. Я теперь на вещи смотрю практически. Я влюбился, но ее богатство, безусловно, входит в образ. Она спокойная и независимая. По жизни плывет — отдыхает, ну и я хочу отдохнуть рядом с нею. Все, пока, мне пора! — Иван положил трубку, сорвал с гвоздя куртку и вышел из квартиры.

— Ваня, Ванечка… — шептала Света, принимая душ, подкрашивая ресницы, судорожно наводя порядок в квартире. — Ваня, Ванечка…

Уже через двадцать минут она при полном параде уселась в кресло и стала ждать. Нет, время решительно не хотело двигаться с места. Это было невыносимо. Она включила телевизор — не помогло. Внутри все звенело от нетерпения. Сварила кофе, закурила, посмотрела на часы. Прошло всего десять минут. Невероятно! «Надо домой позвонить», — подумала Света и схватилась за телефон. С третьей попытки дрожащими руками набрала номер.

— Алло! — раздался в трубке голос Марины. Света решила, что от волнения перепутала номер, положила трубку, набрала еще раз.

— Алло!

Опять Марина?!

— Марина, это ты?

— Я.

— Я думала, что ошиблась номером.

— Нет, ты не ошиблась.

— Что ты делаешь у меня дома? — поинтересовалась Света, с удивлением отметив, что ненависти к подруге никакой нет.

— Пасу твоего ребенка.

— А где Маргарита?

— Сбежала.

— А Даниель дома?

— Нет, и Маши тоже нет.

— Хорошо, я позвоню попозже.

Света положила трубку. Нет, все же, что она там делает? Страшная догадка сжала сердце. Господи! Неужели он… Ужас, холодный и липкий, как жидкая глина, залепил ее душу. Все было ясно: Марина, воспользовавшись отсутствием подруги, окончательно заняла ее место. Окончательно — значит, навсегда.

В дверь звонили давно и настойчиво, но Света, словно окаменев, не двигалась с места.

Слепой массажист

— Скажи мне, какая ты? Ты — красивая?

— Да, да!

— У тебя — прозрачная кожа? И глаза — огромные, темные с длинными пушистыми ресницами?

— Да!

— Я люблю тебя! Я люблю тебя так, как не любил никогда никого! Я даже не знал, что бывает такое чувство, и я так несчастен из-за этой своей любви!

Валера то обнимал Людмилу, то страстно целовал ее лицо, плечи, то вдруг начинал ее ощупывать с ног до головы. Его широко открытые глаза блуждали, взгляд не держался на одной точке, зрачки расфокусированы, отчего создавалось впечатление, будто каждый глаз живет сам по себе.

Валера был слеп, и эта слепота заслоняла от него образ возлюбленной. Это было невыносимо, непостижимо, жестоко.

Иногда ему казалось, что вот стоит выбрать в черном пространстве, окружающем его уже больше двадцати лет, маленькую точку, и хорошенько сосредоточиться на ней, как в этой точке появится свет, и, если зацепиться за это световое пятно, то оно будет с каждым мгновением становиться все больше и больше, и наконец в этом сияющем пространстве он сможет разглядеть Люду.

Одной секунды, одной только секунды ему бы хватило на всю оставшуюся жизнь. А потом он бы безропотно жил до конца своих дней в мягком бархате слепоты и никогда бы не сетовал на свою участь.

Он пытался представить себе Людино лицо и не мог. За двадцать лет он забыл, как выглядят женские лица. В его сознании остались только расплывчатые очертания внешнего мира, некие обрывки, штрихи, из которых ничего не складывалось.

Валера взял Людмилу за руку и повел к дивану. Он уверенно двигался по своей комнате, как зрячий.

— Девочка моя, моя единственная, ведь ты никогда не уйдешь от меня, правда?

— Правда.

Валера посадил Люду на диван и встал перед ней на колени.

Он в тысячный раз начинал исследовать своими невероятно чувствительными пальцами ее лицо, шею, волосы, дотрагивался до груди, проводил рукой по животу.

Людмила вздрагивала от его прикосновений, изгибалась всем телом, мучилась и боялась умереть от нахлынувшего на нее счастья. Счастье было таким внезапным, таким неожиданным. Людмила уже давно от жизни ничего не ждала. Ей было без малого тридцать пять, и за все эти годы ни один мужчина не взглянул на нее иначе, как с сожалением.