Самая крупная победа - [44]

Все вяло, без того веселого, к какому я привык, оживления, смеха и шуток поднялись с лавок и стали молчаливо выходить в зал.

В зале все было так и не так. Так же строго белел канатами ринг, так же покойно висели на тонких тросах груши и мешки, так же из широких, припущенных внизу снегом огромных окон был виден пустынный белый двор. И в то же самое время все было какое-то притихшее, настороженное, и почему-то казалось, что вот-вот из-за неподвижно висящего кожаного мешка или груши выглянет будущий противник.

Бой с тенью я делал, ничего не видя перед собой и ни о каких приемах и технике не думая. Все тело наполняла неприятная вялость, а в голове было пусто-пусто. Вадим Вадимыч что-то говорил, советовал, показывал, но было непонятно, что именно. Когда же вышел на ринг, то вообще забыл все, чему учился. А в голове без умолку звучало: «Драться! Ты скоро будешь с чужим драться!.. Да хватит, хватит же, — урезонивал я себя. — Вадим Вадимыч сказал, что противники будут такие же, как и мы, и по весу, и по силе, и по технике. Не бывает так, чтобы к опытному бойцу выпускали неопытного…»

— Ничего! — подбодрил Вадим Вадимыч, когда раунд окончился и я, ненавидя и презирая себя, вылезал из-под канатов, — Вот только немного напряженно держался. Последи за этим в бою с тенью. А так — ничего! — И он пошлепал меня по спине.

А мне показалось, что он говорит не совсем искренне.

В душевой мы кричали, пели и шлепали друг друга по мокрым спинам в этот день гораздо сильнее, чем всегда. Мишка особенно отличался. А когда уходили, то один другого молодцеватее прощались с Вадимом Вадимычем, который хоть и тщательно прятал лукавую улыбку, но все же проговаривался глазами, что уж ему-то все это очень хорошо знакомо.

На улице было тихо, и воздух был такой чистый! Шли гурьбой, громко говорили о том о сем, стараясь не затрагивать того, что всех мучило.

И все-таки кто-то не удержался, брякнул, что неделю назад видел тренировку в «Динамо» и что там ребята очень здоровые… И все сразу же замолчали. Потом Борис хмуро сказал, что если здоровые, то, значит, и весят много, а стало быть, им с такими же здоровыми и боксировать дадут. Это простое и ясное рассуждение всех ободрило, и мы снова стали наперебой говорить, а мне захотелось поскорее похвалиться перед Севой. Едва дождался, когда мы с Мишкой приехали на нашу станцию и пошли каждый в свою сторону.

Дядя Владя сказал, поправляясь на табуретке:

— Где же это ты так долго? Денежкин твой минуту двери постоять на пяте не дает — так и шныряет!..

Не успел он договорить, как дверь действительно отворилась и в нее просунулась голова Севы.

— Дядя Владь! А Гена еще… — начал он, но заметил меня и уже другим голосом сказал: — А, пришел?

— Пришел, — направляясь в свою комнату, ответил я гордо и, скидывая с себя пальто, сказал небрежно, что скоро буду драться.

— С Митькой, да?! — обрадовался Сева (тот его еще раз обидел: лыжную палку сломал).

— Да нет! — с презрением ответил я. — Тоже мне противник! Пока сам точно не знаю с кем. С кем-то не то из «Динамо», не то из «Спартака».

— Ух ты-ы! — попятился даже Сева. И я великолепно понял его.

В самом деле, чуть не каждый день слышали, с каким уважением произносились везде эти самые грозные названия: на улице, во дворе, в школе, — и вдруг самому драться с ними.

Боясь поддаться этому настроению, я поспешно сказал:

— Ну и что? Такие же, как и мы, пацаны. Так же у них по две руки и ноги. Так же они перчатки наденут. Не нужно только дрейфить. Старайся показывать судьям все, чему тебя учили в зале: обыгрывать, обманывать, — и победа обеспечена!

— Верно! Правильно! Только не дрейфить! — воодушевился Сева и стал, нелепо размахивая кулаками, показывать, как он бы запросто расправился с любым динамовцем или там спартаковцем.

И мне стало казаться, что и в самом деле нет ничего легче, как завести в самую что ни на есть глупейшую западню любого противника и набрать нужное для победы количество очков. «У-ух, если б вот сейчас выпустили! — стискивая кулаки, подумал я. — Уж я бы показал!..» Вспомнил, из чего складывается победа: тренировка и строгий режим, — испуганно посмотрел на часы. Ого, сколько времени, а мне еще уроки доделывать. Сказал Севе:

— Ну, ты иди, мне нужно режим соблюдать.

— Какой режим?

— Ну-у, это когда вовремя едят, спать ложатся…

— Как в лагере, да? — насмешливо спросил Сева. — Эх ты, маленький!

— Да ничего ты не понимаешь! В лагере не так! — обозлился я. — Там горнисты трубят, а я сам. Знаешь, сколько это добавочных сил прибавляет!

Сева облизал губы и сразу же насторожился:

— Прибавляет? Это точно?

— Конечно!

— Тогда… тогда и я буду. А как?

— Ну как? Ложись спать пораньше, вставай пораньше, делай зарядку и по пояс… Хотя ладно, это уж можешь не делать. Ешь вовремя…

— Да это я и так делаю, — обиженно перебил Сева, — вот только мама все время с хлебом заставляет.

— Правильно, так и надо. И еще по утрам до школы нужно менять темп: то быстрее, то медленнее ходить. Для дыхания, понял? Вот. А теперь иди, соблюдай режим.

Когда за Севой гулко бухнула дверь, я вдруг ощутил, что меня снова охватывает тревожное чувство. Мать, вернувшись из библиотеки, где она теперь каждый день готовится к экзаменам, даже спросила, отчего это я такой задумчивый, и приложила к моему лбу свою узкую холодную ладонь.