Самая крупная победа - [35]

И мы пошли. Когда подошла моя очередь и я стал дуть в трубочку, сжимать на редкость жесткий и неподатливый силомер, приседать, подпрыгивать и делать все остальное, что полагалось, врач даже не поверил, что это я, и заглянул в мою карточку.

— Ну, молодой человек, — удивленно проговорил он, качая головой, — никак, ну, никак не ожидал от вас такой прыти! — И обернулся к копавшейся в шкафчике сестре: — Вы знаете, месяц назад таким слабеньким и не развитым показался, что я его даже к занятиям допускать не хотел.

А я смотрел на себя в зеркало, висевшее на стене напротив, и опять недоумевал, не видя в себе особых перемен.

Вернувшись в зал, я так энергично и четко все делал, а когда подошла очередь работать на снарядах, до того свирепо осыпал их ударами, что Борис даже головой покачал, а Мишка сказал: «Силен!» На ринге я великолепно видел противника, и мне было очень интересно угадывать, что он замышляет, уходить от его атак, а самому обманывать его бдительность и проникать сквозь его защиту. Я торжествовал, когда это мне удавалось, и еще настойчивее старался запутать партнера в кружевах финтов и добраться до его уязвимых точек. Но он, конечно, тоже старался, и поэтому надо было постоянно быть начеку. И тогда все постороннее: и зал, и Вадим Вадимыч, и ребята, — все отходило куда-то далеко-далеко, а перед глазами оставался один только противник. Нет ничего вокруг — только гулкая тишина, точно под водой, хотя непрерывно стоит тот самый шум и грохот, которые так напугали меня в первый раз.

Когда я, потный и счастливый, выбрался из ринга, то чуть не запрыгал от радости — Вадим Вадимыч сказал: «Толково». А такое от него — уж я убедился в этом! — не так-то часто можно услышать.

Потом налетел Комаров, стал тискать, а Борис похлопал по плечу и коротко сказал, подражая тренеру:

— Ничего, теперь давай бой с тенью.

И я, скинув перчатки, стал двигаться по залу, каким-то образом не задевая других, и наносить по воздуху удары, стараясь показать, что ни капельки не устал.

Когда пришел домой, мать, не дав даже раздеться, накинулась на меня, стала целовать:

— От папы письмо пришло! От папы письмо пришло! Я сразу же спросил: ну как, разрешает он мне боксом заниматься? Она ответила, что да, разрешает, и стала скорей читать письмо вслух.

Папа писал, что, хоть у них сейчас и стоит жара под пятьдесят, строительство все равно идет полным ходом; что население очень приветливое и доброе, даже между собой никогда всерьез не ругаются; есть бананы, кокосовые орехи, ананасы; а когда они спускали на реку Нигер моторную лодку, приплыл крокодил.

— Настоящий? — испугался я за отца.

— Конечно, — кивнула мать.

И я заметил у нее на глазах слезы.

— Да ты не бойся, мам! Папа знаешь какой смелый? Да он любого крокодила… отгонит!

— Я не потому, — ответила она, утирая глаза, — это я от счастья, что он жив и здоров…

Когда письмо было прочитано, мать вспомнила, что я еще не ужинал, и пошла на кухню, а я поскорее вытащил со дна чемодана тренировочный дневник.

На душе было празднично. Писал, а сам чуть не прыгал от радости. Мать сразу же догадалась, что у меня на тренировке все хорошо и что меня хвалили. Ну, пришлось ей, конечно, подробно рассказать. И она посоветовала написать об этом и папе.

Прискакал Сева. Я ему сразу же про письмо рассказал и про крокодила. Потом хотел рассказать, как сегодня здорово на ринге сражался, да мать с кухни крикнула, чтобы я помог ей. Пришлось пойти, а когда я с чайником вернулся в комнату, то чуть не уронил его на пол: Сева сидел и преспокойненько читал мой тренировочный дневник!

— Ты… где взял? — с грохотом ставя чайник на стол, испуганно спросил я его.

— Вот здесь лежал, — ответил он и показал на край стола и сразу же спросил: — Вот тут написано, что ты дрался, а вначале все нет и нет. Ты тогда не дрался, да? Обманывал меня?

— Скажешь еще! — отбирая дневник и изо всех сил стараясь не покраснеть, небрежно ответил я. — Просто… ну, просто противники были не такие сильные, что зря расписывать про таких… — Поскорее перевел разговор: — Да, мам, сегодня мы повторный медосмотр проходили! — и подмигнул Севе, давая понять, что есть кое-что интересное.

— Ну и как? — насторожилась мать.

— Ну как? Врач сказал, что не верит, что это я. Посмотрел, что в моей карточке было раньше написано, и сразу же сестру позвал. А когда я в такую трубочку подул, так они еще сильнее удивились.

— А железку со стрелочкой опять нажимал? — срываясь со стула, подскочил ко мне Сева.

— Еще как! Мам, знаешь сколько? — обернулся я к матери, лихорадочно прикинул и торжествующе закончил: — Шестьдесят! — и быстро оглядел слушателей: не продешевил ли.

— Ух ты-ы! — завопил Сева.

А мать спросила:

— Это много или мало? Что врач-то сказал?

— Сказал, что скоро буду настоящим боксером.

— Ах ты мой настоящий боксер! — улыбнулась мать и хотела что-то еще спросить.

Но в комнату вдруг ввалился дядя Владя:

— К вам можно?

Он всегда делал так: сначала входил, а потом спрашивал, и мне всякий раз хотелось сказать: «Да чего же вы спрашиваете? И так уж вошли».

— Можно, можно! — смутилась мать и, посмотрев на дядю Владю, тревожно спросила: — Что-нибудь случилось?