Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе - [63]

Заметьте: Ленин называл «реакционными романтиками» народников 90-х годов ХХ века за то, что они пытались «новое», то есть буржуазное (!) общество мерить на старый, патриархальный аршин, искать образцы в старых, патриархальных порядках и традициях, не соответствующих буржуазным, капиталистическим условиям жизни деревни.

Нет спору, многовековой труд крестьянина на земле, когда, как говорит Ленин, «культура была в руках крестьян» (1, 452), вырабатывал свою, крестьянскую цивилизацию, свою нравственность и красоту. Но поэзия крестьянского труда уживалась, как известно, с безграмотностью, темнотой и приниженностью русского крестьянина.

3

Ленинские принципы историзма, при всех противоречиях и недочетах социального мышления иных писателей и критиков, торжествуют в прозе, посвященной деревне. Продолжая традиции русской и советской классики, она, как мы это уже видели на примере творчества многих прозаиков, утверждает активные социальные характеры и избегает идеализации мира старой деревни.

Существует закон художественной правды, по которому подлинно талантливая проза, если она будет истинно художественной, то есть правдивой, с неизбежностью опровергает ложные доктрины. Если же она поддается предвзятости и доктринерству и уступает очередной лжи, она обрекает себя на риторику и фальшь. Как бы ни хотели ревнители патриархальности опереться на живую практику литературы, выдать за положительного героя времени некоего «деревенского мечтателя», «лукавого мужичонку» или «древнего деревенского деда, хранителя деревенских традиций», — по сути дела, им опереться не на что. Даже характеры, наиболее близкие, казалось бы, им — Иван Африканович из «Привычного дела» В. Белова, старуха Анна из «Последнего срока» В. Распутина, старики Брянские из одноименного рассказа В. Лихоносова, все они, пусть и люди преклонного возраста, прежде всего — честные труженики и «трезвые хозяйственники», труду отдали всю свою жизнь. Как раз это-то, главное в их характерах, критиков не интересует и не устраивает. Они хотели бы превратить их, если не в «деревенских мечтателей», «чудаков» и «балагуров», то хотя бы в хранителей древних традиций. И только.

Что же касается других героев, открытых деревенской прозой, — Михаила Пряслина и председательши Анфисы из романов Ф. Абрамова, Журавушки из одноименной повести М. Алексеева, Егора Дымшакова из романа «Войди в каждый дом» Е. Мальцева, предсельсовета Конкина из романа «Память Земли» В. Фоменко. (Об этих характерах речь пойдет впереди), — то это в полном смысле русские советские характеры. Они представляют ту качественно новую историческую общность людей, которая зовется советским народом.

Наша критика не исследовала пока всерьез, как противостоит современная проза о деревне идеализации патриархальной, равно как и мелкособственнической крестьянской Руси. А такое исследование может дать неожиданные результаты. Я уже не говорю о романах М. Шолохова. Возьмем ли мы, к примеру, «Пряслиных» и «Пелагею» Ф. Абрамова или рассказ «Объездчик» Е. Носова, «Вологодскую свадьбу» и «Сироту» А. Яшина или «Память земли» В. Фоменко, повести «Не ко двору» и «Поденка — век короткий» В. Тендрякова и «Повитель» и «Вечный зов» А. Иванова (намеренно беру самых разных авторов), везде мы встретим неприятие собственнической ограниченности деревни при глубочайшем уважении к крестьянскому труду, народным характерам, преображению земли.

Мы уже вели речь в связи с этим о «Вологодской свадьбе» А. Яшина, о его споре с В. Солоухиным.

Вспомним еще одно произведение, раскрывающее ограниченность патриархального сознания, «Суд» В. Тендрякова, образ старого медвежатника Семена Тетерина в нем.

... Во время ночной охоты на медведя, стреляя в косолапого, убили человека. Их трое охотников: Семен Тетерин, известный в округе медвежатник, начальник строительства Дударев, всемогущая личность в этих местах, и, наконец, пожилой фельдшер Митягин, безответный, добрый человек, отец пятерых детей. Стреляли двое. И следователь Дитятичев все делает для того, чтобы в тюрьму пошел Митягин, хотя прямых улик ни против него, ни против Дударева нет.

Ситуация меняется, когда Семен Тетерин, разделывая дома медвежью тушу, находит пулю — расплющенный медвежий жакан. Раскатав ее на сковородке и примерив к калибру ружья, охотник неожиданно для себя обнаруживает: парня убил не Митягин, а Дударев!..

Однако следователь, воспользовавшись тем, что Тетерин раскатал пулю, отказывается верить охотнику. Боясь поставить под удар влиятельного Дударева, следователь возводит на охотника напраслину: будто ради того чтобы выгородить Митягина, неумелого стрелка, которого он необдуманно взял на охоту, медвежатник выдумал историю с пулей. Следователь пугает старого охотника судом за ложные показания, и Семену Тетерину уже мерещится скамья подсудимых, тюрьма. Он честный человек, и найденная пуля буквально жжет ему руки, мучает и изводит его. В ней — правда, спасение невинного Митягина, и в ней же — неясная, глухая, темная и потому особенно страшная опасность для Семена. Угроза следователя много значит для этого бесхитростного, храброго, но социально пассивного человека. Жизнь ставит его перед выбором: пойти против совести или подвергнуть риску самого себя. И — странное дело — этот бесстрашный человек, убивший шесть десятков медведей, не знает на этот раз, как вести себя.