Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе - [16]

В печали или буйном веселье, в рабстве или анархии русский жил всю жизнь, как бродяга, без очага и крова, или был поглощен общиной; терялся в семье или ходил свободный среди лесов с ножом за поясом. В обоих случаях песня выражала ту же жалобу, то же разочарование: в ней глухо звучал голос, вещавший, что природным силам негде развернуться, что им не по себе в этой жизни, которую теснит общественный строй».

Я привел столь обширную выписку из работы А. И. Герцена «О развитии революционных идей в России» ради того, чтобы читатель воочию увидел два разных подхода к «поражающим весь мир красотой многоголосым русским песням»: этнографический и социальный.

Я был свидетелем, как эти два подхода столкнулись в пылком споре уже в наши дни, вскоре после выхода статьи В. Солоухина, когда встретились за одним столом писатели — по рождению вологодские, архангельские, владимирские. Дружное и вполне солидное застолье с пузатым в центре стола самоваром, заполненным сливянкой (хозяин только что вернулся из Болгарии), скоро превратилось то ли в диспут, то ли в сходку, то ли в комсомольское собрание. До конца дней своих буду помнить исполненную пафоса, страстную, как все, что бы он ни делал, ни писал, ни говорил, речь ныне покойного Александра Яковлевича Яшина. «Володимир Алексеевич! — заклинал он своего давнего друга и товарища (Солоухина). — Я прошу тебя: больше таких статей не пиши. Потому что за этим — неправда, не этого ждет сегодня деревня, не об этом печется, не к тому стремится, другого ей недостает!..»

В дневниках А. Яшина, по свидетельству вдовы поэта 3. К. Яшиной, сохранилась запись, относящаяся к той поре, чуть ли не дословно повторяющая эту его мысль, со свойственной ему прямотой высказанную В. Солоухину, которого он уважал и любил. В его архиве и до сих пор хранятся номера «Литературной газеты» со статьей В. Солоухина и ответом Б. Можаева и А. Борщаговского, испещренными его, яшинскими пометками. Пометки эти интересны и знаменательны.

Вспомним, когда завязалась эта дискуссия: декабрь 1964 года, канун мартовского Пленума ЦК КПСС 1965 года, когда экономическое положение деревни во многих областях страны было крайне трудным. Для А. Яшина с его социальным отношением к жизни была неприемлема в принципе чисто эстетическая позиция В. Солоухина, без меры озабоченного в ту переломную для деревни пору игрищами, хороводами, кружевами, причетами. В этом были близки А. Яшину и Б. Можаев, и А. Борщаговский, самым решительным образом оспорившие те представления о духовной жизни села, которые предлагал В. Солоухин.

«Видите, как все просто... Если вы научились понимать красоту или собирать старинную крестьянскую утварь, вы, стало быть, духовной жизнью обеспечены. А как же быть тогда с такими категориями, как нравственность, любовь, понятия о добре, о долге? — задавал вопрос Б. Можаев. — Я, разумеется, не против уникальных кружев или красивой национальной одежды. Но писать о духовной жизни народа, о его нравственном облике следует, не глядя на мир сквозь уникальные кружева, не умиляясь при виде патефона или громкоговорителя, а трезво взвешивая реальную действительность» (здесь и далее подчеркнуто А. Яшиным. — Ф. К.).

«Справедливо протестуя против тех, — пишет А. Борщаговский, — кто ставит «...знак равенства между техническим прогрессом и народной культурой», В. Солоухин несколькими абзацами ниже совершает не меньший грех, сводя духовную жизнь к понятию красоты, тем самым неосмотрительно и несерьезно обуживая область духовной жизни, духовного развития народа. Ему люб деревенский мир как некий обособленный, наивный, нетронутый, патриархальный мир остановившейся духовной жизни, а не трудная и прекрасная жизнь, развивающаяся в шаг со всей страной. А деревня ждет и жаждет другого: решения многих сложных хозяйственных проблем, вожделенного и ощутимого роста благосостояния, строительства дорог (а там, где вместо дорог — непролазная грязь, благословен будь жених, приехавший за невестой на самосвале, и не стоит, не следует смеяться над славным, находчивым пареньком), ждет магазинов, поражающих обилием продуктов, избытком умных книг, удобной, дешевой и вполне современной одеждой, ждет отличных фильмов... Непростительно игнорировать действительную жизнь народа!»

Я намеренно цитирую эту давнюю, казалось бы, дискуссию — она ярко и точно освещает весь последующий спор о судьбе сельщины, позиции Яшина в этом споре.

Подлинно высокое, благородное понимание темы Родины, России, отмеченное предельно душевной деликатностью и одновременно гражданственностью и социальностью, пронизывает все творчество Яшина — поэта и прозаика. Убежденнейший интернационалист и гуманист, он представляет себе любовь к Родине только как активное, действенное, горячее и участливое к людям чувство: «Спеши на выручку, других зови, — пусть не найдется душ глухих и жестких! Без этого к чему слова любви о родине, о речках, о березках?!..»

«Босиком по земле» — называлась одна из книг поэта. Его любовь и близость к родной русской северной природе диктовалась судьбой: «Я тутошний, из Блуднова, и это моя судьба» (стихотворение «Земной поклон»). Это было не холодное, чисто эстетическое, но опять-таки глубоко нравственное, одухотворенное человеческое чувство.