Сальватор. Часть 3,4 - [19]

— Дорогая Регина! Значит, с посольством все по-старому?

— Да.

— И он уезжает в конце этой недели?

— Сейчас он получает в Тюильри последние указания.

— Хоть бы ничего не изменилось!

— Не изменится. Кажется, решение уже принято на совете министров. О, если бы мне не было так скучно говорить о политике, я передала бы вам разговор моего отца с господином Рангом, что успокоило бы вас окончательно.

— О, расскажите, расскажите, дорогая Регина! С той минуты как политика может влиять на наши встречи, она становится для меня объектом самого пристального изучения, какому только может отдаваться человеческий разум.

— В настоящее время возможна смена кабинета.

— Ах, дьявольщина! Вот чем объясняется отсутствие моего друга Сальватора, — серьезно заметил Петрус. — Он в этом замешан.

— То есть?

— Нет, ничего; продолжайте, дорогая Регина.

— В новый кабинет министров войдут господин де Мартиньяк, господин Порталис, господин де Ко, господин Руа. Портфель министра финансов предложили господину де Маранду, но он отказался. Еще туда войдут господин де Ла Ферроне и, может быть, мой отец… Но отец не хочет входить в смешанный кабинет, в переходный кабинет, как он его называет.

— Ах, Регина, Регина, политика — прекрасная вещь, когда о ней говорите вы!.. Продолжайте, я вас слушаю.

— Господин де Шатобриан, впавший в немилость после того, как написал письмо королю за три дня до известного смотра национальной гвардии, на котором солдаты кричали «Долой министров!», и удалившийся к римским развалинам, получит свои верительные грамоты и станет послом; короче, происходит, как говорят, поворот в политике.

— А вы, дорогая Регина, какое назначение получили?

— Мне поручено охранять особняк на бульваре Инвалидов, в то время как мой отец будет, по-видимому, назначен комендантом дворца, а господин Рапт — чрезвычайным посланником к его величеству Николаю Первому.

— Именно этого я и боюсь: вдруг это посольство не состоится?

— Напротив, оно состоится наверняка: наши политики намерены выйти из союза с англичанами и войти в союз с русскими. Маршал содействует этому всеми силами. Тогда мы получили бы рейнские провинции и возместили бы потери Пруссии за счет Англии… Ну, все понятно?

— Я ошеломлен! Как все это помещается вот в этой прелестной головке, Бог мой! Позвольте мне поцеловать вас в лоб, прекрасная Регина, а то мне кажется, что его уже избороздили морщины.

Регина откинула голову назад, и Петрус мог убедиться, что со вчерашнего дня она не успела постареть на пятьдесят лет.

Петрус поцеловал ее в перламутровый лоб, потом в глаза.

У него вырвалось восклицание, похожее на стон.

Регина отпрянула.

Она почувствовала на своих губах горячее дыхание Петруса.

Петрус бросил на нее умоляющий взгляд, и она сама кинулась ему на шею.

— Значит, в конце недели он уедет и вы будете свободны? — прошептал Петрус.

— Да, милый.

— О, как долго еще до конца недели! Лишь бы только за эти дни, ночи, часы и минуты не случилось несчастья!

И молодой человек, словно подавленный страшным предчувствием, опустился на скамейку, увлекая за собой Регину.

Они нежно прильнули друг к другу, и голова Регины сама собой опустилась Петрусу на плечо.

Девушка хотела было ее поднять, но Петрус взмолился:

— О Регина!

И головка опустилась снова.

Им обоим было так хорошо вдвоем, что они не замечали времени.

Вдруг до их слуха донесся стук колес.

Регина подняла голову и прислушалась.

Кучер крикнул:

— Ворота!

Ворота распахнулись.

Грохот колес приближался.

Карета въезжала во двор.

— Вот они! — сказала Регина. — Я должна встретить отца. До завтра, дорогой Петрус!

— Боже мой! — прошептал Петрус. — Как бы я хотел остаться здесь до завтра!

— Да что с вами такое?

— Не знаю, но чувствую, что несчастье близко.

— Ребенок!

Регина снова подставила Петрусу лоб для поцелуя.

Молодой человек коснулся его губами, и девушка исчезла в темных аллеях, бросив на прощание тому, кого она покидала, два слова в утешение:

— До завтра!

— До завтра! — грустно вымолвил Петрус в ответ, будто эти слова были не любовным обещанием, а угрозой несчастья.

Несколько минут спустя Петрус услышал шаги, его тихо окликнули.

Это была Нанон.

— Калитка открыта, — сообщила она.

— Да, да, спасибо, добрая моя Нанон, — отозвался Петрус, сделав над собой усилие, прежде чем подняться на ноги.

Послав мысленно Регине поцелуй, в который молодой человек вложил душу, сердце, жизнь, он вышел через калитку незамеченным.

Карета ожидала его в сотне шагов.

Вернувшись домой, он спросил лакея, где капитан.

Капитан заходил около десяти часов, расспросил о Петрусе и, узнав, что молодой человек вышел, около часу провел в мастерской.

В половине двенадцатого капитан, не дождавшись Петруса, ушел к себе.

Охваченный смутным беспокойством, Петрус спустился и постучал.

Никто не отвечал.

Петрус поискал ключ. Ключа тоже не было.

Он снова постучал.

То же молчание в ответ.

Капитан либо спал, либо вышел.

Петрус снова поднялся к себе.

Он долго ходил из мастерской в спальню и обратно.

Капитан оставил гореть лампу в мастерской.

На столе лежал открытым томик Мальбранша.

Петрус решил наконец лечь спать.

Он задыхался. Отворив окно, он подышал холодным ночным воздухом.