Саломи - [4]

Курица и утка тоже привыкли к старикам и никуда от них не отходили.

— Смотри, Тедо, — говорил Симон, — как округлилась моя курица.

— Нет, ты посмотри, Симон, на утку, — отвечал Тедо. — Она от жира ноги еле передвигает.

— Что там утка!.. — отвечал Симон. — Наш князь Гарсеван ест только курятину.

Но Тедо не сердился и отвечал спокойно:

— Ты хочешь равнять курицу с утками? Ты, видно, не слышал: царь курицу близко не подпускает к своему дворцу, — он ест только утятину.

Так шли дни, наполненные новыми думами, новыми радостями, а курица с уткой и в самом деле жирели.

Однажды в жаркий летний полдень Тедо, поставив ладонь щитом над глазами, взглянул в сторону лесистой горы:

— Посмотри-ка, Симон, что это за всадники?

Посмотрел Симон и ответил:

— Отсюда нельзя определить: всадники, четыре, пять… Цып, цып, моя курочка…

Некоторое время всадников не было видно, — дорога пошла по оврагу. Но вот они показались на ближнем холмике.

— Утя, утя! — сказал Тедо, кормя утку. — Знаешь, Симон, кто это такие?

— Цып, цып! Кто?

— Сам Гарсеван со своими слугами и сворой собак.

Симон посмотрел пристальнее:

— Да, так и есть. Видно, с охоты: охотничьи сумки на них.

Всадники остановились около орехового дерева, слуги спрыгнули с коней; двое из них кинулись помогать князю. Сын князя, семнадцатилетний парень, соскочил сам и бросил поводья слуге. Один из слуг поставил под деревом походный стульчик для князя, но Гарсеван прилег в тени на зеленой траве, положив голову на ладони.

Симон и Тедо встали со своих мест и обнажили головы в знак почтенья к прибывшим.

Долго их никто не замечал. Но вот подошел к ним княжеский сын Миха; он тронул костыли Тедо и сказал с улыбкой:

— Это что же? Ты думаешь, что на четырех ногах легче ходить? Думаешь, лошадь на четырех ходит, бык тоже так ходит — чем ты хуже?

Слуги засмеялись. Миха тронул пальцами бороду Симона:

— Отчего твоя борода так пожелтела? Ее над очагом коптил, что ли?

Старики смущенно молчали.

Миха рассеянно стал смотреть по сторонам, ища себе новой забавы. Один из слуг уже раздувал огонь, другие присели на бугорке и говорили вполголоса.

Старики стояли под солнцем с обнаженными головами.

Вдруг ружейный выстрел рассек знойный воздух. Все оглянулись; вздремнувший было князь Гарсеван поднял голову.

В руках молодого князя дымилось ружье; он, хохоча, указывал рукой на что-то.

— Смотрите, смотрите, разве я плохой стрелок?

В нескольких шагах от него билась в пыли курица Симона.

— Возьми, Габо, — сказал Миха, обращаясь к слуге, который сидел у костра, — зажарь ее: это повкуснее всей твоей дичи.

Симон, опершись на палку, смотрел на свою курицу, к которой подходил Габо. Курица последний раз ударила крыльями и замерла.

Тедо смотрел на Симона.

— Утя, утя, — тихо сказал он, — пойдем домой.

— Габо! — послышался голос Гарсевана. — Посмотри, как разжирела эта утка! Возьми ее и приготовь мне на завтрак: она хороша с красным вином.

Габо сделал шаг и схватил утку.

Тедо и Симон сели на скамейку.

— А я думал, что будешь смеяться надо мной, Тедо, — сказал Симон.

С минуту Тедо не мог ничего ответить, потом сказал:

— Нет, оказалось, что твоя курица не хуже моей утки.

ХАНИФФА Легенда

Давным-давно это было.

В Большой Кабарде, на опушке дремучего леса, стоял чудесный дворец. Чужеземцы, которым доводилось проезжать мимо, всегда поражались его невиданной красоте. Они останавливались на дороге у дворцовых ворот и спрашивали встречных:

— Какому счастливцу принадлежит этот дворец?

Им отвечали:

— Богатейшему и благороднейшему князю Дзанхоту!

— О! О! Слышали, слышали мы о Дзанхоте, слышали о его богатстве и величии, — отвечали чужеземцы и продолжали свой путь.

У одного из крыльев дворца, в стороне от большой дороги, белело красивое высокое здание. Князь Дзанхот построил его для своей единственной дочери Ханиффы.

Часто сидела она там у окошка и смотрела вдаль — на леса, на путников, проезжающих по дороге, а лунными ночами, погруженная в светлые девичьи думы, любовалась далекими звездами.

Наступало лето. И тогда Ханиффа с девушкой, своей служанкой, бегала вокруг дворца, резвилась на зеленом лугу и собирала цветы.

И так — веселая, беззаботная, счастливая — провела она свои девичьи годы.

Когда же исполнилось Ханиффе пятнадцать лет, не только в Большой Кабарде, но и далеко за ее пределами стали говорить о красоте единственной дочери князя Дзанхота.

Во всей Кабарде и в окрестных краях не осталось вскоре ни одного жениха из самых доблестных юношей, кто бы не побывал в доме Дзанхота и не посватался к Ханиффе.

Но все они печально возвращались от князя, получив один неизменный ответ:

— Ей еще рано выходить замуж!..

Многие из богатейших и почетнейших кумыкских ханов и знатнейших кабардинских князей сватали Ханиффу по два, а то и по три раза, но и они получали все тот же непреклонный ответ:

— Ей еще рано выходить замуж…

Старый Дзанхот безгранично любил свою красавицу дочь и никогда не принуждал ее поступать против воли.

Потому-то, даже тогда, когда жених очень правился самому князю, он, не желая огорчить дочку, не давал своего отцовского согласия.

Но вот собрался сватать Ханиффу знаменитый по всей Осетии Тогоев Тега из Даргавского ущелья.