Саломи - [20]
Жалко, конечно, голубей, но и товарищей жалко! Голод, как говорится, не тетка!
— Черт бы тебя подрал с твоим смехом! — добродушно ворча, сказал ему Батырбек.
— Чем скалить зубы попусту, ступай лучше домой да затопи печку! — поддержал Вертепов.
Так миновала эта «беда».
ХЛОПОТЫ ДАДОЛОВЫХ
Кто не бывал в Камаде, тот не может похвастаться, что я, мол, знаю Осетию, как свои руки. Хороший аул Камад, удивительный аул!
Расположен он высоко, под облаками; домов в нем двадцать один, дорога туда хороша для птиц, для осла, для собаки и для человека, если он идет пешком. Глухое место.
В ауле на нихасе можно увидеть столетних дедов с седыми бородами до пояса, испачканными сажей. Многие из них не знают, что такое город. Да что город, — они никогда не спускались даже в большое селение, которое расположено под ними в долине!
На нихасе надо говорить осторожно: не дай бог сказать там, что есть такие арбы, которые летают над облаками, что за сто верст, разговаривая тихо, два человека могут слышать друг друга. Если такие слова вырвутся у тебя, то ты в глазах стариков аула станешь ничтожеством; имя лгуна навсегда к тебе пристанет.
Новинок в ауле не знают, хотя и здесь уже начался двадцатый век.
Народ Камада живет, ест и пьет по-старинному, любят здесь напиток духа — покровителя волков Тутыра. Это густой квас, смешанный с аракой: квас с самогоном бродит около недели, и получается питье Тутыра. Гостю его подносят в деревянной чаше; выпьет он одну и от второй всегда откажется.
Таков аул Камад.
На северной окраине аула, на отшибе, стоит сакля Дадолова Сымси, сорокалетнего человека, белокурого и горбоносого.
Живут в этой сакле невесело: уже десять лет, как Сымси женился, а детей у него нет; с ним живут еще две засидевшиеся в девках сестры: одной тридцать два года, а другой тридцать четыре, старшую зовут Гати, младшую — Фати.
Вы не думайте, что семья Сымси хуже соседей работает. Просто это люди невезучие.
Может быть, мир и хорошо скроен, но сшит он наизнанку.
Сами подумайте: у иного детей так много, что ему уже и невмоготу, а вот у Сымси и теперь, на десятом году семейной жизни, нет еще ни одного ребенка.
У иных девушек от женихов отбоя нет, а к Гати и Фати за всю жизнь никто не посватался.
Пусть провалится этот мир, коли он так несправедлив.
Однажды, в один зимний сумрачный день, Сымси поехал за дровами, а его жена и обе сестры, сидя у очага, расчесывали шерсть. В хадзар — так у нас зовут помещенье, которое в осетинском доме является и кухней и столовой, — зашла соседка попросить огня и посудачить.
— Новость не слыхали?
Женщины насторожили уши.
— Какая новость?
— Сейчас Биганон у Тызмагаевых остановилась.
Три женщины сказали разом:
— Знахарка Биганон?..
— А то кто же!.. Она, она! Та, которую прозвали «Другом ангелов».
Женщины Дадоловых посмотрели друг на друга и промолчали.
Соседка взяла уголек на дощечку, ушла, и хадзар наполнился оживленным говором.
— Ну, что ты скажешь, Гати?
— А ты что придумаешь, Фати?
— Пусть болезни Биганон станут моими болезнями, пусть я буду жертвой за ее счастье! Она беседует с духами, — сказала жена Сымси.
Гати поднялась, приставила палец к острому носу и молвила:
— Лучшей знахарки, чем Биганон, нет во всей Осетии! Пускай она для нас от сердца поворожит, и тотчас же ко мне приедет тридцатилетний статный всадник, и к Фати кто-нибудь посватается. А у тебя, невестка, родится мальчик-красавец!
Фати обиделась на слова Гати, что к ней «кто-нибудь» посватается. Вскочила она и сказала:
— Это к тебе какой-нибудь тридцатилетний посватается, а ко мне… вот я уже вижу его около себя… да, ко мне явится жених — двадцатипятилетний всадник, наездник из Тагаурии… Да, да… вот я вижу его около себя…
Невестка не вслушивалась в споры золовок; долго она молча пряла расчесанную шерсть и потом сказала:
— Вы знаете, какое я дам имя своему мальчику?
— Какое?
— Алымат. Красивым кажется мне это имя.
Тут каждая золовка подумала о своем будущем счастье. Гати сказала:
— Моего жениха зовут Заурбек, — не правда ли, это достаточно красивое имя? Высокий стройный юноша, вижу его перед собой, как вас.
Фати опять обиделась на слова Гати:
— Ну что это ты говоришь, Гати! Вот мой жених — высок и строен, зовут его не Заурбек, а Каурбек. Он не только строен и статен, но и представителен. Наверное, во всей Осетии нет другого такого.
Невестка пряла, покачиваясь, и бормотала про себя: «Мой мальчик… мой сын… Алымат… ягодка — утеха моей души. Какой он славный мальчик! Во всем Камаде… нет, во всей Осетии не найдется мальчика красивее, любимее! Завтра я начну готовить ему шапку и черкеску».
Она пряла, закрыв глаза, и говорила:
— Алымат, иди-ка сюда, иди… опять ты свои ручонки в грязи выпачкал…
Сколько тут было всего переговорено, и представить себе трудно.
Но вот на улице послышались шаги. Гати вскочила, выглянула в окно.
Невестка и золовки поняли, что люди идут к знахарке, и принялись сами готовиться. У каждой из них оказались заработанные долгим трудом деньги: пряли они шерсть, вязали носки, ткали сукна. Было у каждой немного денег, но, кроме того, каждой нужна была еще какая-нибудь вещь.
Без вещи ворожея не ворожит.
