Саломи - [14]
Долго ли здесь до греха?
Не так давно Саугуди пришлось участвовать в похищении девушки для своего товарища. Чуть было девушка не попала в его объятия. Саугуди себя сдержал. Но пока девушку перебрасывали из седла в седло, из куста в кусты (прятали от преследования ее родных), некоторые товарищи так и не сдержали себя… Нет, нет! Саугуди не станет похищать Дзерассу!
Что же делать? Девушку он сосватал, а жены у наго нет.
Стал Саугуди сердиться все больше и больше на Хосдзау: смотрит на его каменную ограду — сердится, смотрит на черепичные крыши его домов — сердится. Днем перестал работать, ночами перестал спать, ходил злой, взъерошенный, как мокрая курица.
В одно светлое утро видит мать Саугуди: выходит ее сын из комнаты радостный, с ней говорит хорошо, приветливо. Обрадовалась старуха.
А Хосдзау сидит себе на скамеечке и любуется своим богатством.
Но ложны все человеческие желания и надежды! Вот был богатым Хосдзау: если бы даже каждый день он ел горячие пироги и запивал бы их аракой, так и то ему хватило бы на всю жизнь…
А вот смотрите!..
Сын его Бибо повез в город продавать кукурузу. По дороге выскочили ему навстречу из кустов грабители, связали руки и ноги, рот заткнули и бросили беднягу в глубокий овраг. Там он просидел целый день, пока случайно не наткнулся на него какой-то пешеход. Бричка, полная кукурузы, да пара отличных лошадей пропали.
У грабителей головы закутаны в башлыки. Пойди узнай, кто они такие!..
Через неделю пропали три лошади Хосдзау. Ночью паслись у села; утром за ними пришли — нет ни коней, ни следа их.
Сильно постарел Хосдзау за этот месяц.
Соседи делают вид, что огорчаются. Нет, они радуются, потому что завидовали прежде; им его несчастье приятно.
Один есть на свете хороший парень — Саугуди… да будет долга его жизнь! Как только он прослышал про несчастье, постигшее Хосдзау, сейчас же дал ему сто пятьдесят рублей в счет калыма, а потом прислал коня.
«Поправляй свои дела, будущий тесть, добрый Хосдзау!»
Но тщетны все человеческие надежды и намерения.
Пришел к Хосдзау внук его Дзамболат, который чабанил в его отаре. Погостил у деда два дня.
А там, наверху, на летних пастбищах из трех собак одна сдохла утром, вторая в полдень, третья вечером.
Остались мальчишки-пастухи без собак.
Солнце начало садиться за горы, облака уже стирали его лучи с запада; небо стало темным, туманным.
Из двух ребят один спал на войлоке; другой готовил ужин. Потом он рассказывал:
— Пришли трое, головы закутаны в башлыки, связали нам обоим руки и ноги, спустили в канаву; погнали грабители отару и не оставили дедушке ни овцы, ни ягненка.
Ударил Хосдзау кулаками по своей голове, зарыдал, стоя посреди двора.
— Солнце мое закатилось! — сказал он. — Горе смыло мой достаток.
Внуки искали отару, родственники искали, стражники искали.
Близко искали и далеко искали. Большое стадо Хосдзау пропало.
Саугуди в тот день работал в поле. Когда он прослышал про новое несчастье, постигшее дом Хосдзау, он пошел к старику, выразил свое соболезнование, потом вынул из кармана двести рублей и сказал:
— Себе берег эти деньги, думал быка купить, но раз у вас такое горе, возьмите деньги в счет калыма, а я как-нибудь выкручусь.
Очень была тронута вся семья Хосдзау; и старые и молодые сказали в один голос:
— Саугуди — человек почтительный, старательный, будет он нам хорошим родственником.
Прошло с год времени. Саугуди покрыл черепицей вторую половину своего дома. Забор каменный поставил.
— Пора, — сказал Саугуди и то, что ему еще из калыма осталось доплатить, заплатил копейка в копейку и свадьбу устроил такую, что о ней вспоминали долго-долго даже в соседних селах.
Дело было так.
За всю свою прежнюю жизнь Саугуди никогда ничего не украл.
Когда он стал красть у Хосдзау, то он так думал: «Заплачу Хосдзау калым его собственным добром, женюсь на Дзерассе и буду жить себе с женою честно».
Но тщетны все человеческие намерения. И, наверное, есть что-то такое в людском сердце, что мешает человеку, привыкшему к нечестному делу, вернуться на путь труда.
Понравилось Саугуди, что так быстро поправилось его хозяйство. В последний год он работой занимался только для отвода глаз, настоящим же занятием его была кража.
И вот смотрите, как получается: только десять дней пожил Саугуди с красавицей своей, любимой Дзерассой.
Его застрелили при попытке угнать чужих коней. Перед смертью он успел сказать стражнику:
— Бог судья тестю моему Хосдзау. Из-за него я отбился от честного труда.
На арбе везут мертвого Саугуди. За арбой идет много народу, но никто не горюет, не плачет над покойником.
Убивается и льет горькие слезы старуха мать. Подымала она сына на ноги — осталась одна на свете. Царапает себе лицо старуха, рвет на себе волосы.
Горюет и льет горькие слезы Дзерасса, которая в юности осталась вдовой.
Как подстреленные голуби, бьются бедная старуха и Дзерасса, кровь у них со щек льется, волосы клочьями летят в разные стороны.
Вот как получается!..
ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ДНЯ
Солнце утром еще и на аршин не поднялось выше горы, когда у ворот остановился заика Дзибо Бебоев и, картавя, спросил:
— Тотыладзе нет?
— «Тотыладзе», — передразнил шестнадцатилетний Габис Бебоев. — А где же быть Тотрадзу? Вон сидит во дворе под грушей, сапог свой ковыряет.
