Саломи - [12]

Войдя в кабинет, Батырбек снял магазинку и прислонил ее к стене в углу. Он всегда делал так: где угодно оставит бурку, но с ружьем не расстанется, никому дотронуться до него не позволит.

— Садись, дружище, садись… Побеседуем. Давно с тобой не виделись, — говорил нетерпеливо Иван Кузьмич, подставляя гостю кресло.

— Времени мало, — сказал Батырбек. — Надо идти за лошадьми… Их шесть. Вот приметы и тавро. — И он подал приставу исписанную карандашом четвертушку бумаги.

Только что улыбавшееся лицо пристава стало сразу серьезным.

— Батырбек, — начал Иван Кузьмич, — давно я собирался сказать тебе. Ведь я как-никак начальство. Уж очень ответственность большая. Коли дело откроется, так ты улизнешь — тебе не превыкать, а я пропаду, можно сказать, безвозвратно. И за что? За какие-нибудь пятнадцать рублей с лошади!..

Лицо Батырбека потемнело… Пристав нужен ему: снабжает документами на краденых лошадей, и лошади идут по полной цене, — конечно, для этого надо их угонять подальше отсюда. Да еще пристав запутывает следы, — это тоже помощь. Но капризы его надоели Батырбеку. Сам пристав назначил с каждой лошади семь рублей, потом поднял цену до десяти, потом до пятнадцати. Теперь вот опять что-то задумал. А велика ли его работа? На каждую бумажку идет минуты три…

— Нет, Иван Кузьмич, не будет этого! — твердо отрезал Батырбек. — Больше пятнадцати рублей я платить не могу. Я грудь подставляю под пули, не забывай.

Пристав, смотря в сторону, спокойно сказал:

— Ты, дружище, кое-что упускаешь из виду. Ты сидел в тюрьме — я устроил тебе побег. Не я — так давно сгнил бы ты там. Ты угонял лошадей на запад, а я стражников посылал на восток. Это что же, не в счет?

— Как не в счет, Иван Кузьмич? В счет… Да только в тюрьме я не сгнил бы… Все это так, господин пристав, но и тебе надо бы помнить кое-что. Кабардинец Хакиаш подал на тебя жалобу. Ты сказал: «Отомсти», — я угнал всех его лошадей, голым его оставил. Ты поссорился с приставом седьмого участка. Я хотел только повредить ему правую руку. Промахнулся. Угодил в грудь. Умер он. Этот грех на моей душе тоже из-за тебя. Прокурор Игнатов больно гордился своей черкесской коровой. Ты сказал: «Возьми корову!» Я краду одних лошадей, а тут угнал корову и чуть было не попал в руки стражников, — тоже из-за тебя. Да что считать!.. Ты устроил мне побег. За это я пригнал тебе из Кабарды такого коня, какого на всем Кавказе не сыщешь! Ты мне полезен, но и я тебе полезен. Хочешь, будем продолжать как есть, а не хочешь — твоя воля.

Иван Кузьмич задумался. Барабанил пальцами по столу… Батырбек прав, конечно, — но что делать, что придумать? Нужны ему деньги до зарезу, много денег нужно, чтобы разная там шантрапа не смела перед ним задирать нос… Он решил твердо стоять на своем.

— Быть может, ты и прав, Батырбек, — сказал он, — прав во всем, только добычу надо по справедливости делить. Ведь сколько ты выручаешь! А мне даешь только пятнадцать рублей. Дай двадцать пять с лошади. Вот будет справедливо. Будет хорошо и тебе и мне.

Батырбек, однако, не думал уступать:

— Пятнадцать, Иван Кузьмич, пятнадцать. Больше никак нельзя.

— Дашь, Батырбек, и двадцать пять. Без меня пропадешь. А не дашь, так я тебя передам в руки властей.

Злобно сверкнули глаза Батырбека, но тотчас же смягчились:

— Коли не хочешь больше со мной работать, так расстаться надо по-хорошему, а то мало ли что, — как еще повернется дело.

Пристав повысил голос.

— Ты думаешь, мы так и расстанемся? Да? — сказал и взглянул на дверь.

Батырбек заметил этот взгляд и опустил руку на револьвер.

— А что еще? — спросил он.

— Что, говоришь? Сейчас увидишь.

Иван Кузьмич поднялся, но в ту же секунду отскочил назад: перед его глазами в руке Батырбека сверкал длинный кольт.

— Садись, Иван Кузьмич, — мягко произнес Батырбек, — ты ведь знаешь, я шутить не люблю. Задержу тебя еще на одну минуту, потом что хочешь делай.

Пристав увидел, что из его затеи ничего не выходит, и тяжело опустился обратно в кресло.

Батырбек продолжал:

— Я вор, разбойник, а ты — дважды вор, дважды разбойник. Ты — вор да разбойник — еще и жалованье от казны получаешь. Взятками да вымогательством ты разорил все двенадцать сел на своем участке. Еще скажу: ты и в товарищи не годишься. У воров и разбойников тоже свои правила. Слово надо держать. Поссорился с товарищем, все равно не выдавай… Я тебя никогда не выдам. Но раз ты встал, решил меня выдать, — что ж, делай свое дело, выдавай! Только посмотрим, что из этого получится.

С этими словами Батырбек спокойно взял свое ружье, забросил его на плечо, взял в передней бурку, надел ее и, не торопясь, вышел из дому. Даже не оглянулся, как будто никакая опасность и не угрожала ему.

Так оно и было — Иван Кузьмич с места не сдвинулся; он сидел в кресле как пришитый до тех пор, пока не раздался во дворе стук копыт, — значит, Батырбек уехал.

Иван Кузьмич и не думал выдавать Батырбека. Не то чтоб считал постыдным выдавать товарища, а просто боялся за себя, — боялся, что дело откроется, и тогда пропадет не только Батырбек, но и он сам. Он хотел лишь попугать его, чтобы тот согласился давать ему с каждой лошади по четвертной. Но дело сорвалось… Теперь, кроме денег, потерял он и помощь Батырбека. Как ни злился он на областного врача за его слова: «Ставь свою лошадь на карту!» — но надо бы ему какую-нибудь неприятность причинить… А как? Батырбека нет больше. Тот бы придумал что-нибудь.