Саладин, благородный герой ислама - [62]

На следующий день обе стороны подсчитывали убитых. Потери были тяжелыми. В итоге ни Саладин, ни Ги де Лузиньян не могли считать себя победителями. Христиане потеряли пять тысяч убитыми. Смрад от разложившихся трупов разносился далеко по воздуху. Вскоре разразилась эпидемия. Но в какой-то степени это было на руку христианам, ибо Саладин и его войска были вынуждены из-за зловония, доносившегося с поля битвы, разбить свой лагерь немного поодаль, на холме Ал-Карруба. Таким образом мусульмане потеряли связь с Акрой, что было стратегически выгодно крестоносцам. И действительно, если последние не смогли до сих пор полностью блокировать Акру, то теперь они изолировали ее и с земли, и с моря. «Они окружили Акру с суши, пока их суда осаждали город с моря. Также они начали копать рвы и строить земляной вал. Каждый день мусульманский авангард пытался завязать с ними бой, но они не вступали в него, опасаясь, как бы Саладин не начал атаку прежде, чем они завершат строительство своих оборонительных укреплений», — читаем в «Книге Двух Садов».

Таким образом, мусульмане и христиане были одновременно и осаждающими, и осажденными, одни — в Акре, другие — в городе, сооруженном для защиты от Саладина, который был единственным, кто сохранял свободу действий.

Наступила зима, и вести военные действия стало невозможно. 13 октября 1189 года Саладин созвал военный совет. Он выступил за войну до победного конца, заявив эмирам и их союзникам, что не стоит ждать окончания зимы, чтобы разбить франков, которые весной, согласно достоверным сведениям, получат значительное подкрепление.

«Во имя Аллаха, — сказал он им, — во имя Его славы и славы Его пророка Мухаммада… Знайте, что враг нашего Бога, а значит, и наш, вошел в пределы наших государств и осмелился топтать исламскую землю. Но милостью Божьей мы увидели, что победа близка, и нам остается совсем немного до того момента, когда наш триумф станет окончательным. По распоряжению свыше мы объединим наши усилия для следующей атаки, чтобы далеко прочь прогнать неверные народы и уничтожить малейшее напоминание об их пребывании. Вы знаете также, что всякое промедление будет на руку нашим врагам. Они ждут помощи из Европы и получат ее, когда прерванная на время зимы навигация опять возобновится. Итак, я решил дать им сражение. Тем не менее каждый из вас может, не стесняясь, высказать свое мнение по поводу нашего решения». Понятно, что эмиры остались недовольны. Кроме того, стянутые к Акре мусульманские войска были сформированы главным образом из молодых арабских рекрутов, пригодных для набегов, карательных операций, а не для длительных экспедиций, которые приводили их в замешательство. Затишье в военных действиях и время, проводимое в палатках, расслабляло их. Они не обладали сплоченностью, бескорыстием, мужеством и дисциплиной, свойственной национальной армии. Эмиры из окружения Саладина даже утверждали, что понесенные ими у Акры потери подорвали их моральный дух. Они также сослались на то, что султану надо бы отдохнуть, чтобы восстановить ухудшившееся в последние годы войны здоровье, что эпидемии, разразившиеся в мусульманской армии вследствие разложения трупов, каждый день поражают все больше людей, что следует подождать, ничего не предпринимая, прибытия войск Малик ал-Адила, присутствие и советы которого могут быть полезны в таких сложных обстоятельствах. Еще они добавили, что надо потребовать от других восточных государей, не присутствовавших под Акрой, приехать и принять участие в этой священной войне и что с их помощью они могли бы противостоять франкам даже в том случае, если те получат подкрепление, которое они ожидают с латинского Запада. Саладин вынужден был признать, что доводы его эмиров были разумны и что для двух неспособных уничтожить друг друга армий эта война будет нескончаемой, изнуряющей и губительной. Благодаря своему преимуществу на море, франки пытались заморить голодом мусульманский гарнизон, пока их самих осаждала армия Саладина, окружившая их точно так же, как они окружили город. Вот почему осада Акра, которая началась в сентябре 1189 года, продолжалась с переменным успехом до 13 июля 1191 года.

Глава XXI Несчастья императора Фридриха Барбароссы в Малой Азии

В октябре 1189 года Саладин узнал от курьера из Алеппо, что Фридрих Барбаросса достиг со своей армией пределов Византии. Он поручил своему секретарю Баха ад-Дину отправиться в Багдад, чтобы попросить у аббасидского халифа (статус которого соответствовал шаханшаху Сасанидов) немедленной помощи. Он обрисовал ему, в какой опасности будет дело ислама, если Третий крестовый поход окажется успешным и истинно верующие будут изгнаны со средиземноморского побережья. Он напомнил ему также, что христианские владения на Востоке, даже после победоносных войн на Святой Земле, еще очень значительны: омываемые с запада морем, франкские земли доходят на северо-востоке до верхнего течения Хабура в Верхней Месопотамии. «Граница, — пишет Р. Ту мин в своей «Истории Сирии», — проходила по восточно-западному пути, который оставлял Алеппо на юге, огибала город и соединялась с нижним течением Кейка. Оттуда, включая Апамею, она достигала высоких вершин Ансари, где триполийский граф соседствовал с горной системой Масьяф, грозным доменом Старца Горы». Горные отроги Ливана, возвышающиеся над Бекаа, Иорданом и Аравийской пустыней, подступы к которым когда-то контролировала знаменитая крепость Керак, продолжали границу на юге. Эта огромная территория была разделена между независимыми государствами: графство Эдесское на Евфрате граничило на севере с королевствами сельджуков и Арменией, княжество Антиохия расстилалось от Амама до юга, в нескольких лье от Латтакии, Иерусалимское королевство еще сохраняло за собой часть Ливана и побережья до Яффы. Саладин позволил себе также напомнить забывчивому халифу, что горожане мусульмане ладят с христианами так же хорошо, как и друг с другом, и что очень сложно будет обнаружить у них военное призвание. В конце концов, не все ли им равно, платить налоги арабскому эмиру, турецкому государю или франкскому графу? Это очень беспокоило министра финансов халифа, ибо вопрос о налогах был особенно чувствительным для багдадской администрации. В то же время Саладин вновь обратился к великим атабегам северной Сирии. Эти люди были представителями халифской власти, и их влияние можно было бы сравнить с влиянием майордомов при последних Меровингах. Они были совершенно независимы, но при этом признавали почетный сюзеренитет халифа. В конце февраля 1190 года Имад ад-Дин Зенги, властитель Синджара, его кузен Синджар Шах, властитель Верхней Джазиры, Ала ад-Дин Хоррен Шах, сын правителя Мосула, прибыли в Акру с новыми войсками, частично составленными из мутаввийа, людей из рибатов, которые получали содержание, а часто жили за счет грабежей на вражеской территории. Что касается аббасидского халифа, то он пообещал изучить политические проблемы, которые могли возникнуть, если он откликнется на просьбу Саладина о вмешательстве, и взвесить их международные последствия. Конечно, он был всемогущ, но его администрация не менее всесильна. Он ничего не мог сделать без согласия визиря, своей правой руки, не желавшего вызывать недовольство своей чиновничьей клиентелы на местах, без согласия кади, единственных, кто мог решить, пришло ли новолуние и начался ли новый месяц, что очень важно в месяц рамадан, а также осуществлявших гражданское и уголовное правосудие согласно сурам Корана, без согласия берида, роль которого состояла в том, чтобы шпионить за всеми, включая самого халифа, и который являлся распорядителем государственной почты, «единственной общественной службы», пишет Фердинанд Лот в «Закате античного мира». В мусульманском государстве конца XII века на главных дорогах между столицей и провинциальными административными центрами были расставлены почтовые станции, имевшие в своем распоряжении лошадей, мулов и верблюдов, где официальные курьеры могли сделать остановку, чтобы отдохнуть и сменить верховых животных. Именно берид контролировал сеть дорог, их безопасность и сохранность. Поэтому он стал, так же, как и его коллега в византийской империи, ухом халифа, его тайным разъездным агентом. Охраняемый традиционным фаталистическим романтизмом халифата, стеной административной бумажной волокиты в государстве, где не было никакой конституции, целой гвардией ученых писцов, дипломатический стиль которых был заимствован из приемов поэтического искусства даже для выражения самой банальной мысли, халиф не мог ничего решить без согласия администрации, активность которой была прежде всего литературной… Кроме того, известно, что между Дамаском и Багдадом продолжалось жестокое династическое соперничество, они с завистью смотрели на зоны влияния друг друга, и что престиж Саладина в конце концов стал казаться неудобным для утонченных Аббасидов. по природе своей враждебных к курдам, этим возмутителям спокойствия в пустыне, которые были великолепными наемниками, но плохими дипломатами. Вот почему, приняв послов Саладина, халиф Багдада, склоняемый к участию в войне под Акрой, рассудил, что он вправе изучить это дело не спеша и отослать ответ в Дамаск после сезона дождей… Однако пока Саладин укреплял под Акрой свои позиции и договаривался с верными сирийскими атабегами, император Фридрих Барбаросса покинул Регенсбург вместе со своим сыном Генрихом во главе фанатичной армии, состоявшей из ста тысяч воинов. Он пересек Венгрию и был там радушно принят своим кузеном (по всей видимости, желавшим, чтобы тот поскорее убрался) и после двухмесячного перехода через Болгарию, население которой было по отношению к нему враждебно, он прибыл на земли Исаака Ангела. Мы уже видели, что византийские греки состояли в тайном союзе с Саладином. Исаак Ангел, поступал как враг латинян, не только потому, что Византия долгое время по экономическим причинам вела открытую борьбу с нормандцами Сицилии, пользовавшимися поддержкой германского императора, но и потому, что басилевс помнил о том, что во время Первого крестового похода, около ста лет назад, прибытие западных феодалов в Византию стало причиной досадных инцидентов. Живого противостояния между латинянами и греками в эту эпоху было бы достаточно, чтобы объяснить, почему первые крестоносцы испытали столько поражений и почему первые франкские государства на Ближнем Востоке так быстро пришли в упадок. «Кажется, — пишет Р. тумин в своей «Истории Сирии», — что более ненавистным врагом для латинян был скорее византиец, чем мусульманин», противник, с которым считалось хорошим тоном помериться силами на поле боя. Напомним, что Аноним называет басилевса «циником», чья ненависть к крестоносцам толкнула его к неверным и умножила препятствия на пути направлявшихся в Святую Землю христиан. Когда армия Фридриха Барбароссы пересекла Малую Азию Исаак Ангел отнесся к ней очень неприязненно: точно также его предшественник Алексей Комнин недоверчиво встретил крестоносцев Готфрида Бульонского.