Саладин, благородный герой ислама - [39]

Однако весть о его смерти преждевременно разлетелась по караванным дорогам, приводя сирийский народ в уныние. Сыновья и братья оплакивали его гибель и уже подумывали о наследстве. Эмир Хомса Назир ад-Дин Мухаммад, сын знаменитого Ширкуха, взявшего с собой своего нерешительного племянника в Египет, открыв ему тем самым путь к славе, решил завладеть Сирией и объявить себя султаном. Он попытался привлечь на свою сторону правителей главных городов, но дорого заплатил за свою неосторожность: его отравили по приказу Саладина, который доверил управление Хомса двенадцатилетнему Асад ад-Дину Ширкуху, внуку своего дяди. Арабские историки утверждают, что Саладин его очень любил. Однажды, когда повелитель проверял его знание Корана, мальчик ему ответил: «Господин, я дошел до того места, где написано, что те, кто грабит сирот, снедаемы жестоким огнем, который будет сжирать их в этом мире до тех пор, пока они не будут гореть в аду». Саладин улыбнулся и притворился, будто не понял, что юный Ширкух выразил таким образом мнение всех тех, кто думал, что Саладин украл то, что должно было принадлежать сыну Нур ад-Дина.

23 мая 1186 года Саладин вернулся в Дамаск. Владыка Алеппо (управление которым он доверил своему сыну Ал-Малик аз-Захиру), Мосула, Месопотамии, Сирии и Египта, он был могущественным как никогда. Победитель был встречен всеобщим ликованием. Он был признанной силой ислама. Группа арабских государств на три четверти окружила Иерусалимское королевство, и отныне Саладин, являвшийся творцом всего этого, мог без тревоги смотреть в будущее и завершить формирование своей растянувшейся от Нила до Тигра империи, нанеся последний удар по франкским государствам, уже ослабленным из-за соперничества их правителей, упорных в своей слепоте и не желавших замечать, что земля уходит у них из-под ног. Все силы мусульманской империи будут объединены ради самой кровавой из священных войн, рядом с которой предыдущие походы Саладина будут казаться военными прогулками. Между двумя мирами начнется беспощадная борьба, и это будет только прелюдия к будущим войнам между исламом и Западом.

Глава XIII Критический этап крестовых походов

Каково же было положение христиан в тот момент? Это была уже не та героическая эпоха народного крестового похода под предводительством Петра Отшельника, Вальтера Голяка, Жерара из Мартига, Годфрида, первых Бодуэнов, анжуйского графа Фулька, которые, несмотря на многие трудности, сумели увлечь воодушевленные толпы на библейский, евангельский Восток, Восток патриархов, апостолов, в эти иудейские земли, «которые, кажется, еще дышат величием Иеговы и внушают смертельный страх», в этот блестящий от света Иерусалим, о котором они так мечтали на далеком Западе. Иерусалим! Чтобы увидеть твои святые стены, возвышающиеся за серыми иудейскими горами, чтобы взобраться на подобные нагромождению костей осыпающиеся холмы Голгофы и Сиона, в путь отправилось огромное число средневековых эмигрантов. Палестина стала полем битвы, где рождался новый мир, очищенный кровью своих витязей, счастливых от того, что перед тем как умереть от лихорадки или голода, они увидели возникающие вдали, позолоченные тысячелетним солнцем башни города Давида. Не был ли Иерусалим в воображении, затуманенном рассказами нескольких поколений паломников, воплощением Востока с его легендарными городами, украшенными садами, богатыми базарами и их огромным сверкающим крестом, который, как утверждали некоторые, непомерно увеличивался в небе такими же теплыми ночами, как и ночи начала мира? Священная земля, где воплотилось Слово Господне! Земля, где столько цивилизаций оставили свои храмы — трогательное напоминание об их богах и эпопеях, об их победах и трудах, вечное свидетельство могил и акрополей… Пылкая вера вдохновляла, питала усердие тех, кто отправлялся в крестовый поход, оставляя свои семьи, имущество, спокойную жизнь, ради того чтобы познать лишения, нечеловеческую усталость в бесконечном путешествии через территории, которые отделяли их от Иерусалима. В этом, безусловно, единственном в истории стремлении народа к высоким религиозным идеалам, в этом духовном единении вооруженных паломников, в этом преображении страстно влюбленных в Бога простолюдинов и королей католическая Европа покрыла себя вечной славой. Но времена бескорыстных жертв прошли. Век спустя новые крестоносцы были уже далеки от воодушевления, царившего на Клермонском Соборе, и наставлений, произносимых накануне первых отъездов, когда блестящая и воинственная знать, составлявшая конницу, умела не только командовать, но и повиноваться, дорожила своими титулами, завоеванными во время Первого крестового похода, и пользовалась почетом среди самых знатных представителей франкской аристократии. Времена действительно изменились. Франкская знать и духовно-рыцарские ордена закрепились на сирийских землях. Феодальное устройство развилось без противовеса, который обеспечивала в Западной Европе королевская власть. К счастью, иерусалимские короли, Бодуэны и Амори, были умными и мужественными государями. Но феодалы, прочно обосновавшиеся в их княжествах, постоянно ограничивали власть и прерогативы королей. Государь Иерусалима, занимающий верхнюю ступень сложной феодальной лестницы, правил в своем наследственном домене в Палестине и в южной Финикии и покидал его только для того, чтобы выполнить свою миссию покровителя, исправить, если это возможно, опрометчивые поступки своих вассалов или помочь им выйти из затруднительного положения. Он вступался за них в тяжелые времена и защищал от внешних врагов, брал на себя обязанности регента, когда там возникали династические кризисы, являлся верховным судьей и разрешал возникшие между ними споры. Происхождение, цель крестовых походов, поддержка со стороны Римского Папы — все эти причины должны были обеспечить духовенству Востока привилегированное положение. Поэтому Иерусалимский патриарх прямо вмешивался в дела королевства и иногда даже превышал свои полномочия. Кроме того, испытывая влияние восточного общества, в которое оно так резко внедрилось, с совершенно иным укладом жизни, нежели в европейских монастырях, духовенство постепенно растеряло все свои добродетели, и его поведение стало не соответствовать его духовной миссии. Зато Церковь стала обладательницей огромных богатств. Получая несметное количество даров от желающих проявить свое благочестие прихожан и государей, оно к тому же владело в Леванте богатейшими доменами. Впрочем, это явление не было необычным, особенно на Востоке, где в эту эпоху почти все города Дамаска платили налог с имущества вакф в пользу мечетей и мусульманских святилищ. Но католическое духовенство приобрело таким образом в восточном христианском мире XII века особое положение. Некоторые ордена не колеблясь, даже не советуясь с Иерусалимом, заключали соглашения местного характера с врагами своей веры и своего народа. Они за плату покровительствовали арабским купцам и придумали сложную систему такс, дорожных пошлин, таможен, монополий — в общем, получали доходы, значительно превосходившие доходы короля и его двора. На вершине величественного здания, возведенного во франкской Сирии духовенством, находился Иерусалимский патриарх, от которого государь получал свою корону. Подобная миссия могла быть доверена только одному из тех суровых прелатов, что хорошо известны нам из истории Церкви. Но в трудный час, когда всему восточному христианству угрожал Саладин, у власти находился дурной патриарх. Это был Ираклий, получивший кесарийское архиепископство и Иерусалимский патриархат в награду за верность своей любовнице Агнессе, матери короля. Этот презренный прелат быстро забыл о милостях той, которая возвела его на вершину иерархической лестницы, и не стеснялся афишировать свою новую связь с красавицей Пак де Ривери, женой купца из Наблуса, отравленного по его приказу в Иерусалиме. Подобный пример, показывающий, как высоко проник грех, должен был принести горькие плоды, ведь старые историки крестовых походов с удовольствием начали описывать нравы, царившие в среде духовенства. Таким образом, королевская власть была ограничена властью патриарха, крупных вассалов, духовно-рыцарских и монашеских орденов и даже властью городских жителей, согласие которых было необходимо, когда речь шла о действиях, затрагивающих безопасность королевства. Именно в этом заключался главный недостаток политической системы, в рамках которой сталкивались зачастую противоположные интересы. Нигде феодальный режим не проявлял себя так независимо, как на Святой Земле, поскольку здесь истинная власть сосредотачивалась в Высшей курии, состоящей из вассалов и даже арьер-васалов, на каждом шагу вмешивающихся в управление королевством, в его внешнюю политику и осуществлявших законодательную и судебную власть (о чем свидетельствуют известные «Иерусалимские ассизы», составленные в эпоху Саладина). Вот почему королевские права были сведены к минимуму. Окруженный толпой посредников, отстаивающих свои политические интересы, король, опутанный густой сетью постоянно замышляемых вокруг него интриг, мог действовать только в узких рамках. Он ничего не мог решить без согласия прелатов, купцов, неугомонных вассалов, и поэтому один Бодуэн IV, государь, обладавший редкой энергией на поле битвы и большой политической проницательностью, был беспомощен, когда речь заходила о решении проблем, затрагивающих будущее королевства, осажденного со всех сторон исламскими государствами, которые мечом Саладина угрожали Иерусалиму. Вместо того чтобы посвятить себя заботам о находящемся в опасности королевстве, он тратил время на разрешение споров и удовлетворение эгоизма влиятельных членов расколотого на части и сломленного последними неудачами общества, более слепого в своем безрассудстве, чем несчастный Бодуэн Прокаженный, который предчувствовал, что на Иерусалим обрушится небесный огонь, дабы очистить его от пороков.