Саладин, благородный герой ислама - [37]

Казалось, сама природа сделала эту крепость неприступной. Сооруженная по приказу Пайяна Кравчего в 1142 году из твердых красных и черных блоков вулканической породы, которую с трудом удалось обтесать, она была одной из лучших оборонительных форпостов королевства. Возвышавшаяся над широким плато, над Джебель ал-Теладж (Снежной горой), над пустыней Трансиордании и засушливыми пейзажами Мертвого моря, эта поистине впечатляющая цитадель сообщалась с городом, заложенным еще в античную эпоху, посредством одного-единственного коридора. Керак был действительно древним городом. Ведь именно отсюда выехала моавитянка Руфь, чтобы попасть в Вифлеем, где она должна была стать женой Вооза, предка Давида. Именно в Керак (библейский Kir Moab, или Kir Hareseth) Давид привез своих родителей, чтобы спасти их от преследований Саула. Месса, правитель Моава, заперся в этой крепости и оказал сопротивление Иораму, царю Израиля, и Иосафату, царю Иудеи. Исайя и Иеремия рассказывают о Кераке в своих бессмертных пророчествах.

И вот когда сторожевые посты заметили вдалеке мусульманскую армию, Рено де Шатильон укрылся со своими людьми в своем логове, куда не пустил никого из жителей окрестных земель, впрочем, как и христианское население города, даже женщин и детей. Саладин и мамлюки ворвались в предместье, перебив часть защитников и жителей, и достигли бы сердца крепости, если бы не храбрость одного французского рыцаря, который противостоял их штурму в одиночку, пока его товарищи в спешке поднимали подъемный мост. Граф Ивейн, «одинаково хорошо наносивший удары и правой, и левой рукой», окруженный мертвыми и умирающими, заплатив жизнью за свое геройство, спас крепость. «Также, — пишет Поль Дешан в своей замечательной работе «Оборона Иерусалимского королевства», — здесь следует упомянуть о благородном поступке, явившимся прекрасным примером господствовавшей тогда рыцарской этики, которую даже во время войны соблюдали как франкские, так и мусульманские государи. Новобрачная Этьенетта де Мильи послала окружившему замок Саладину часть яств со свадебного пира и, поприветствовав его через своих посланников, напомнила ему о том времени, когда она была еще ребенком, а он был пленником в этом самом замке и качал ее на руках. Саладин был весьма тронут и спросил, в какой из башен крепости находятся новобрачные. Когда ему ее показали, он приказал не метать камни в ту сторону и вообще не атаковать эту башню». Прекрасный поступок, но тем не менее он не помешал мамлюкам рубить, пока не устанет рука, несчастных жителей Керака, настигнутых перед закрытыми крепостными воротами, а Саладину сжечь город. Затем он приказал подвезти восемь катапульт и днем и ночью обстреливать крепость. Защитники пытались установить большой камнемет, чтобы противостоять ударам Саладина, но мастера, которым поручили эту работу, были атакованы мусульманскими лучниками, и им пришлось отступить. Осаждающие обладали таким количеством снарядов, что было совершенно невозможно показаться из бойницы, чтобы тут же в твою сторону не полетели стрела или камень. В замке Рено де Шатильона царила страшная теснота, все эти гости и скоморохи, совершенно бесполезные во время войны, с огромной скоростью уничтожали продовольственные запасы. Изголодавшаяся, размякшая и напуганная знать в роскошных нарядах, вспоминавшая о былых пирах и оглашавшая замок рыданиями и жалобами, умоляла владыку Керака начать с Саладином переговоры. Но Рено де Шатильон, веривший в неприступность крепостных стен и, кроме того, опасавшийся мести Айюбида за ограбленный им когда-то Священный караван из Дамаска и за свой поход на Мекку, намеревался сопротивляться до последнего. Но помощь извне он все-таки попросил. Одному из его сержантов удалось сбежать из крепости, чтобы добраться до короля и умолять его о поддержке. Между тем несколько ночей подряд Рено приказывал зажигать на самой высокой башне крепости Керака большой костер — сигнал бедствия, который можно было увидеть на очень большом расстоянии. Керак от Иерусалима отделяли восемьдесят километров, а в ясную погоду за голубой пеленой Мертвого моря были видны очертания Гефсиманской горы. Король заметил сигнал. Он тотчас же собрал своих рыцарей, приказал зажечь ответный сигнал на самой высокой башне Давида, чтобы успокоить осажденных, и выступил вместе со своей армией в поход, на следующий день достиг Сегора, на южном берегу Мертвого моря. Узнав о приближении франкского войска, Саладин разобрал свои осадные машины и снял осаду с крепости. Спасенные обитатели Керака встретили слепого и парализованного короля Бодуэна с ликованием. Он приказал пополнить запасы замка, починить поврежденные укрепления и вернулся в Иерусалим. Что касается Саладина, то он «триумфально вошел в Дамаск», сообщает нам Баха ад-Дин, как раз вовремя, чтобы принять почетное платье, присланное ему халифом.

Но следующим летом он вновь появился перед Кераком с твердым намерением овладеть им любой ценой, ибо на дамасских базарах уже всерьез начали поговаривать, что дорога в Каир небезопасна и это парализует всю торговлю. Мы весьма точно осведомлены об этой второй осаде благодаря письму Бодуэна IV, адресованному патриарху Ираклию и великим магистрам орденов тамплиеров и госпитальеров в Западную Европу, куда они уехали, чтобы добиться организации нового крестового похода. Арабские хронисты Ибн ал-Асир, Баха адДин, Абу Фарадж и Абу Шама также сообщают множество деталей. 10 июля 1184 года Саладин захватил нижний город Керака. Войска стекались к нему отовсюду: из Дамаска, Египта, Алеппо, Амиды, Мардина, Синджара. В этом регионе никогда не видели такого огромного количества воинов. Христиане защищались еще с большим упорством, чем в первый раз. Они не стали отсиживаться за толстыми стенами, а совершали смелые вылазки, изматывая врага. За время осады, продлившейся месяц, обе стороны понесли тяжелые потери. Чтобы сломить сопротивление Рено де Шатильона, Саладин построил военные укрепления, метательные орудия, передвижные башни, крытые траншеи, позволявшие осаждавшим подбираться вплотную ко рву замка. Написанное образным языком письмо кади ал-Фаделя подчеркивает значение, которое мусульмане придавали взятию этой крепости: «Керак, — писал он, — это тревога, которая берет за горло, пыль, которая застит глаза, преграда, которая душит надежды. Волк (Рено де Шатильон), заброшенный судьбой в эту долину, должен быть уничтожен. Керак — да принесет нам Аллах удачу — напоминает о стихотворении, где поэт, описывая льва говорит: «Не проходит и дня, чтобы он не отведал человеческого мяса или не напился крови»». «Камни, — рассказывает Абу Шама, — один за другим обрушивались на башни и головы безбожников, они долетали до бойниц и убивали тех, кто их защищал. Никто из них не мог высунуть головы, чтобы копье не поразило его в глаз. Меч ислама покидал ножны только для того, чтобы войти в шею неверного, как в чехол, который он разрывает. Камни щедро сыпались направо и налево, и среди облаков пыли, поднимавшихся из-под копыт лошадей наших воинов, сияние копий было подобно заре в ночи. Мы довели врага до крайне бедственного положения. Стены Керака рушились, и несчастья пали на неверных, их разорванные нашими саблями кольчуги перетягивались только ранами». Но вопреки поэтическому энтузиазму и смелым предсказаниям Абу Шамы, стены все не рушились, а осажденные держались стойко. И так же, как и в первый раз, появилась королевская армия, направлявшаяся быстрым маршем к неприступному Кераку. И снова Саладин снял осаду, чтобы пойти навстречу Бодуэну IV, который укрепился в ущельях Ал-Аль на северо-востоке Мертвого моря. Он хотел привести их на более удобное для него поле битвы в Хесбане, затем в Ма Айне. Франки не поддались соблазну. Итак, обе армии понаблюдали друг за другом издалека и скрылись за галилейскими горизонтами.