Сакральное - [46]
Но от желания этого человека у меня перехватывает дыхание — Когда у него рот кривится от желания — вот так, на глазах у всех, и глаза безумные — видеть его — видеть его лицо мне уже почти достаточно — Но это неосуществимо, тогда я назначаю встречу — и когда настает час этой встречи — все проходит, я спокойна и живу рассудком — Мне так хотелось быть с вами совершенно естественной — я не смогла — из‑за этой отметины у вас на щеке — все снова могло вывернуться наизнанку — я хотела, я позволила себе играть с этим огнем
Если бы только я могла зареветь, валяться у него в ногах — чтобы все знали, видели меня -
Вы видели, как я вхожу в эту отвратительную, вульгарную роль женщины, которая лжет — со мной в жизни такого не случалось. Я всегда думала и по–прежнему думаю, что если бы я лгала подобным образом, тем более вот так, то жизнь, моя жизнь потеряла бы всякий смысл — Я не выношу лжи -
Наверное, это он лишает меня сна и аппетита — Это точно — я, должно быть, даже умерла от этого, если бы я тоже умела лгать, так гнусно, восхитительно, торжествующе -
Вы находите, что «это не имеет значения», но для меня все «имеет значение».
вы сказали также
«Вы были женщиной, которую я высоко ценил, а вы самая гнусная»
тысяча сожалений, милый друг Я ненавижу вас за эту фразу
Не знаю, то ли вы ничего не понимаете, то ли вы понимаете — слишком много -
Например: я так люблю, когда люди помогают друг другу, помогать им разобраться в себе, стать лучше, быть более деятельными, менее пошлыми — и вот в те дни,
когда все переворачивается, и внутри у меня все горит
я люблю приукрашивать все то, что мне не нравится в мужчине — его низменные и вульгарные стороны (мы все ими наделены, не так ли).
Это как с детьми — для меня не существует более чистого источника, чем детский взгляд, голос –-------- и, тем не менее, ты знаешь, что бы я охотно сделала… что я наделала –-------- так подло… в голове своей… без всякой причины –-------- я бы хотела все тебе рассказать –--------- во всех деталях –----------
Сегодня я еще как сучка -
Шофер — Поехали куда угодно: «в пекло, на свалку, в бордель, на бойню». Мне нужно, чтобы меня сожгли четвертовали вываляли в грязи, чтобы я вся пропахла спермой, чтобы стала тебе омерзительной — а потом –---------- заснуть
у тебя на плече-
моя жизнь никогда не будет там, где ты думаешь ее найти — тем хуже для меня
Д… это очень плодородный край, где пасутся стада
лошадей и жеребят, они ржут и приходят к реке
на водопой. Кругом поля цветов. В отеле есть бар,
тебе это понравится.
Мне нужно столько сказать тебе, что я не пишу — все, что нас
Мучает, и тебя и меня: меня это ничуть не удивляет.
Если бы было по–другому, мы были бы крылатыми окапи.
А ведь окапи не имеет крыльев и, несмотря на его апокалиптический язык,
у него забавные хрупкие ноги, которые спотыкаются в тени.
Дорогой мой, я не знаю в каком ты настроении, но думаю что мы увидимся… в радужном свете.
Колетт
Я была совершенно разбита усталостью. Я вся корчилась, пытаясь ее превозмочь. Теперь немного лучше, после странного приступа лихорадки.
А еще здесь серебристые буки.
Здесь много детей — Лоране здесь тоже будет хорошо.
«Pontem indignatus Araxes»[30]
Жорж, нужно, чтобы от меня что‑то отправилось к тебе, сейчас же, но мне, наверное, нечего «тебе написать»…
Я не совсем понимаю, что случилось в поезде, почему я тебя покинула, но мы ведь увидимся в воскресенье. И потом, ты здесь, рядом со мной, так тихо, что я уже совсем… переменилась.
Еще, все, что касается тебя, производит на меня примерно такой же эффект, как звук барабана на Кейт. Я очень любою эту книгу («Пернатый змей»). Она намного сложнее, чем я думала. Я ее дочитала. Где ты? Ты доволен? Мы могли бы быть так «счастливы». В Даммари очень красиво, не то что в прошлом году, здесь есть очень вкусная водка, которой мне хотелось бы тебя угостить. Есть отдельный маленький домик, который мать мне хочет подарить. Это совсем рядом с Сеной, в окружении деревьев. Если тебе понравится, я бы туда приехала. Не обращай внимания. Так приятно знать, что ключ лежит под дверью. Если бы была хорошая погода, я могла бы подождать тебя в Буа–ле–Руа в субботу или в воскресенье утром, но все время идет дождь и очень сильный, тогда может лучше, чтобы я приехала в Париж.
Я могла бы также в воскресенье отвезти тебя в Марлотт, ты бы повидался с Лоране, если она там, а я бы подождала в другом месте. Я тебе еще напишу, чтобы решить, где мы в воскресенье увидимся. Может, ты мне напишешь, что для тебя предпочтительнее.
Я бы хотела тебе что‑то сказать, почти шепотом: я понимаю, что ты мне ужасно нужен, я не могу без тебя жить, и знаешь, это ничуть не уязвляет мою гордость.
Однажды мне сказали, что я никогда не вылечусь из‑за этой гордости, я думаю, что как раз в силу этой гордости я и выздоравливаю, ты должен это понимать лучше, чем я.
Разве мне не лучше в твоих объятьях, чем «совсем одной на высокой горе»?
Мне бы хотелось знать, что у тебя сейчас все хорошо.
Колетт
Я считаю часы до воскресенья, совсем не понимая, откуда у меня такое беспокойство насчет тебя.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.
Без малого 20 лет Диана Кочубей де Богарнэ (1918–1989), дочь князя Евгения Кочубея, была спутницей Жоржа Батая. Она опубликовала лишь одну книгу «Ангелы с плетками» (1955). В этом «порочном» романе, который вышел в знаменитом издательстве Olympia Press и был запрещен цензурой, слышны отголоски текстов Батая. Июнь 1866 года. Юная Виктория приветствует Кеннета и Анджелу — родственников, которые возвращаются в Англию после долгого пребывания в Индии. Никто в усадьбе не подозревает, что новые друзья, которых девочка боготворит, решили открыть ей тайны любовных наслаждений.
«Человеческий ум не только вечная кузница идолов, но и вечная кузница страхов» – говорил Жан Кальвин. В глубине нашего страха – страх фундаментальный, ужасное Ничто по Хайдеггеру. Чем шире пустота вокруг нас, тем больше вызываемый ею ужас, и нужно немалое усилие, чтобы понять природу этого ужаса. В книге, которая предлагается вашему вниманию, дается исторический очерк страхов, приведенный Ж. Делюмо, и философское осмысление этой темы Ж. Батаем, М. Хайдеггером, а также С. Кьеркегором.
Три тома La part maudite Жоржа Батая (собственно Проклятая доля, История эротизма и Суверенность) посвящены анализу того, что он обозначает как "парадокс полезности": если быть полезным значит служить некой высшей цели, то лишь бесполезное может выступать здесь в качестве самого высокого, как окончательная цель полезности. Исследование, составившее первый том трилогии - единственный опубликованный еще при жизни Батая (1949), - подходит к разрешению этого вопроса с экономической точки зрения, а именно показывая, что не ограничения нужды, недостатка, но как раз наоборот - задачи "роскоши", бесконечной растраты являются для человечества тем.
Том литературной прозы крупнейшего французского писателя и мыслителя XX века Жоржа Батая (1897–1962) включает романы и повести «История глаза», «Небесная синь», «Юлия», «Невозможное», «Аббат С.» и «Divinus Deus», первой частью которого является «Мадам Эдварда». Стремясь к «невозможному» мистическому опыту, герои Батая исследуют мрачные, зачастую отталкивающие глубины человеческой психики, разврат служит им средством религиозных исканий.Издание снабжено богатым научным аппаратом и предназначено как специалистам по современной литературе и культуре, так и более широкой аудитории.http://fb2.traumlibrary.net.
Холодная, ледяная Земля будущего. Климатическая катастрофа заставила людей забыть о делении на расы и народы, ведь перед ними теперь стояла куда более глобальная задача: выжить любой ценой. Юнона – отпетая мошенница с печальным прошлым, зарабатывающая на жизнь продажей оружия. Филипп – эгоистичный детектив, страстно желающий получить повышение. Агата – младшая сестра Юноны, болезненная девочка, носящая в себе особенный ген и даже не подозревающая об этом… Всё меняется, когда во время непринужденной прогулки Агату дерзко похищают, а Юнону обвиняют в её убийстве. Комментарий Редакции: Однажды система перестанет заигрывать с гуманизмом и изобретет способ самоликвидации.
«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.
Нет повести печальнее на свете, чем повесть человека, которого в расцвете лет кусает энцефалитный клещ. Автобиографическая повесть.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Быль это или не быль – кто знает? Может быть, мы все являемся свидетелями великих битв и сражений, но этого не помним или не хотим помнить. Кто знает?
Переложение готического романа XVIII века, «Монах» Антонена Арто - универсальное произведение, рассчитанное и на придирчивость интеллектуала, и на потребительство масскульта. Основатель «Театра Жестокости» обратился к сочинению Грегори Льюиса в период, когда главной его задачей была аннигиляция всех моральных норм. Знаменитый «литературный террорист» препарировал «Монаха», обнажил каркас текста, сорвал покровы, скрывающие вход в лабиринты смерти, порока и ужаса. «Монаха» можно воспринимать и как образец «черной прозы», объединяющей сексуальную одержимость с жесткостью и богохульством, и как сюрреалистическую фантазию, - нагнетание событий, противоречащих законам логики. Перевод романа издается впервые.
Три истории о невозможной любви. Учитель из повести «В поисках» следит за таинственным незнакомцем, проникающим в его дом; герой «Тихого друга» вспоминает встречи с милым юношей из рыбной лавки; сам Герард Реве в знаменитом «Четвертом мужчине», экранизированном Полом Верховеном, заводит интрижку с молодой вдовой, но мечтает соблазнить ее простодушного любовника.
Книга «Пустой амулет» завершает собрание рассказов Пола Боулза. Место действия — не только Марокко, но и другие страны, которые Боулз, страстный путешественник, посещал: Тайланд, Мали, Шри-Ланка.«Пустой амулет» — это сборник самых поздних рассказов писателя. Пол Боулз стал сухим и очень точным. Его тексты последних лет — это модернистские притчи с набором традиционных тем: любовь, преданность, воровство. Но появилось и что-то характерно новое — иллюзорность. Действительно, когда достигаешь точки, возврат из которой уже не возможен, в принципе-то, можно умереть.
Опубликованная в 1909 году и впервые выходящая в русском переводе знаменитая книга Гертруды Стайн ознаменовала начало эпохи смелых экспериментов с литературной формой и языком. Истории трех женщин из Бриджпойнта вдохновлены идеями художников-модернистов. В нелинейном повествовании о Доброй Анне читатель заметит влияние Сезанна, дружба Стайн с Пикассо вдохновила свободный синтаксис и открытую сексуальность повести о Меланкте, влияние Матисса ощутимо в «Тихой Лене».Книги Гертруды Стайн — это произведения не только литературы, но и живописи, слова, точно краски, ложатся на холст, все элементы которого равноправны.