Сакен Сейфуллин - [3]

Нервы Марфы Тимофеевна не выдержали, она прослезилась. Николай Романович одобрительно похлопал Сакена по спине. Теперь двери школы были открыты.

Счастливые дни начавшейся учебы были омрачены смертью Марфы Тимофеевны. Лаврентий Сергеевич и маленькая Леночка — приемная дочь — никак не могут оправиться от утраты. Когда-то светлая, просторная квартира без старой учительницы выглядит мрачной, неуютной. Если до сих пор уделом Сакена была уборка двора, то теперь ему пришлось взять на себя обязанности и домохозяйки. Он готовит обед, прибирает квартиру. В школе на время забывается, возвращается домой — и снова наваливается печаль.

Глубокой осенью приехал Сейфулла. По казахскому обычаю выразил соболезнование Лаврентию Сергеевичу. Но после нескольких слов они замолчали. О чем говорить? Сейфулла считал нетактичным и неуместным начать сейчас разговор о дальнейшем пребывании Сакена в этом доме. В такие трудные и грустные дни не следует Сакену оставлять эту семью.

Лаврентий Сергеевич угадал мысли Сейфуллы.

— Привыкли мы к Сакену, да и он к нам, наверное. Но что же делать — Сакенчику нужно учиться. А готовить уроки и ухаживать за нами — слишком много забот на одни плечи.

— Нет, тамыр, такой горе — мы не оставит беде. Сакен большой, будет жить и учиться у тебя.

— Я знаю, вы, казахи, народ сострадательный. Но, тамыр, не нужно мешать Сакену. Пусть Сакенчик учится свободно, не зная забот и горя. Нам, старикам, умирать, а им жить.

Однако Сейфулла стоял на своем.

— Твой жинка был хороший человек. Она ушел. Мой сын отсюда никуда не пойдет. Нет, тамыр. Живите вместе, что ты кушаит — он тоже, что ты работаит — он тоже.

И, решив, что дело улажено, Сейфулла молча вышел из дома, да с тем и уехал в свой родной аул.

Прошла зима. А в начале лета Лаврентий Сергеевич отправился куда-то на Урал.

Сакен переехал на квартиру знакомого почтовоза Тунгышбая. И напрасно!

Жена Тунгышбая заставляла Сакена работать день и ночь. Посылала за водой, заставляла даже стирать пеленки для новорожденного. Все было бы полбеды, но она без конца бранила Сакена, унижала, а иногда даже кидалась на него с кулаками. Во время еды смотрела Сатану в рот так, что даже чай застревал у него в горле. Сакен похудел, стал мрачным. Когда выдавались свободные минуты, уходил из дому и бежал в кузницу, где работал знакомый кузнец Ибрай. Здесь все было необычным. И грохот молотов, и жара раскаленного металла, и бесконечная песнь Ибрая. Он сам придумывал новые слова к старым мотивам. Когда он пел, его подручные Асан, Усен, Арын затихали. Жадно слушал кузнеца и Сакен. Однажды Ибрай обратился к Сакену:

— Поди сюда. Видимо, тебе нелегко живется. Знаю, жена Тунгышбая — дрянь. Отец не приезжал еще? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я вчера встретил Закирбека, сына Копбая. Ты его знаешь, он работает на конюшне заводоуправления. А что, если ты будешь жить у него? Когда приедет твой отец, я объясню ему, что к чему. Тебе лучше будет у Закирбека, и он, и его жена не злые люди. Твой отец — охотник, он доставит продукты и деньги. Сегодня вечером, в конце рабочего дня, приходи сюда, я тебя отведу к Закирбеку.

По-новому зажил Сакен. Утром — в школе, после обеда — в кузнице Ибрая. Школа и кузница несли новые знания. Теория и практика. Грамматика и жизнь. Впоследствии Сакен писал, что «от биения сердца кузнеца, от стремительного движения машины, от грохота двигателей шахты, от сурового лика шахтеров, которые ежеминутно выбрасывают камни из глубины земли, от их землянок, прижатых к холмам», получал он наглядные уроки жизни.

А ведь это было время, когда вспыхнула первая русская революция 1905–1907 годов. Отзвуки ее боев докатились и до казахских степей, до Спасского медеплавильного завода.

На глазах у Сакена прошла и известная забастовка горняков на Успенском руднике.

Ранним утром 9 декабря 1905 года жизнь в рабочем поселке замерла. Не слышно привычного рева заводского гудка. Не видно и рабочих, которые обычно в это время брели к шахтам и заводу. Тишина.

На улице мороз. И обычно в такие дни Сакен сидел дома, как и остальные поселковые ребята. Но сегодня чуть свет за ним забежали Альжан Жумажанов — сын рабочего с медеплавильного завода, и Ахмедия Аханов, отец которого работал там же.

— Сакен, пойдем посмотрим!..

— Что посмотрим? — удивился раннему визиту друзей Сакен.

— Разве ты не знаешь — сегодня никто на работу не вышел. Собрание на заводе будет.

Можно ли пропустить такое событие! И пусть себе лютует мороз — они не уйдут, пока все не выяснят.

Суровы лица рабочих, особенно сегодня. Все молчат, ждут чего-то. Из заводоуправления вышли Топорнин, Али Байчагиров и кузнец Ибрай, Низовитин, Невзоров, Мартылаго. Через несколько минут здоровяк Топорнин уже держал речь:

— Товарищи, не хотят вести переговоры с нами эти холуи французского капитала. Говорят: не будем ничего платить. Да еще пугают штрафом — кто не выйдет на работу, тому пишется акауыз.[3] Ну, думайте, и прошу высказаться.

Толпа загудела, закричала.

— Не все хором. Кто желает выступить? Вышел русский рабочий и сказал:

— Как условились, так и будет. Пусть сокращают рабочее время и увеличивают оплату. Пусть уничтожат штрафы. Если не выполнят этого требования, никто из нас на работу не выйдет. Так и передайте этим хапугам, домашним крысам!