Сахарная вата - [68]

– Слава богу, у тебя задеты только мягкие ткани, а ведь могло быть намного хуже.

Потом папа и Саул должны были дать свои показания полисменам, и пока они были заняты, я задремала, потому что было уже далеко за полночь. Закрывая глаза, я крепче прижимала к себе Эллерину и Димбла – они были целы, только слегка подпалились. Потом я уснула по-настоящему – и снова услышала грубые голоса, звук ударов, почувствовала, как раскачивается прицеп, затем увидела вспышку ярко-оранжевого пламени и начала плакать. И проснулась на руках у папы – он успокаивал меня, поглаживая своими огромными забинтованными ладонями.

– Послушайте, давайте поживее, вы же видите, что мне нужно отвезти малышку домой, – сказал папа полисменам, и вскоре они разрешили нам уйти.

Выходя из больницы, мы не знали, как будем добираться до дома – денег у нас с собой не было, но на улице нас ждали Саул и Дженни. Они остановили такси и подвезли нас до самого дома Билли, ничего с нас не взяв.

– Если вам удобно будет заехать сюда завтра, я отдам вам деньги за такси, – сказал папа.

– Выбросьте из головы, приятель. А вот просто так навестить вас – это я с удовольствием, – сказал Саул.

Они высадили нас, и мы с папой побрели по криво замощенной дорожке к дому Билли. Мне пришлось залезть в папин карман, чтобы достать ключ, а затем отпереть им дверь. В холле нас ожидала целая компания – Лаки, Виски и Сода. Они подбежали к нам, принялись радостно тереться о наши ноги, словно спрашивая, что это мы так припозднились и когда же им дадут перекусить.

– Ложись-ка сразу в постель, Флосси, – сказал папа. – Со мной все в порядке, все мы целы и невредимы, – тут он вдруг задрожал и начал причитать: – Ах, Флосс, какой же я дурак, что таскал тебя каждую ночь в тот прицеп! Ты же могла сгореть, от тебя могли одни угольки остаться, и виноват во всем был бы только я!

– Нет, пап! Ни в чем ты не виноват, глупости это. Ты меня спас. Я в порядке. Мы оба в порядке, – сказала я, крепко обнимая папу за шею.

Папа немножко поплакал, а я в это время гладила его по спине. Потом у него потекло из носа, и он никак не мог высморкаться, потому что у него были перевязаны руки, и мне пришлось ему помочь.

– Ты как мой большой ребенок, пап, – сказала я.

Потом мне пришлось помочь ему расстегнуть все пуговицы и развязать шнурки на ботинках. Когда я легла в постель, папа пристроился со своей подушкой и одеялом на краешке моей кровати, чтобы успокоить меня, если мне вдруг вновь приснится пожар.

Еще папа сказал, что завтра я могу пропустить школу, поэтому мы не стали заводить будильник, но тем не менее оба проснулись наутро очень рано и долго сидели в обнимку, радуясь, что с нами все в порядке.

Потом папа вздохнул и сказал:

– Я должен позвонить бедному Билли и рассказать, что случилось с его прицепом. Одному богу известно, как он на это отреагирует. Этот старый прицеп служил его семье много-много лет. Я ужасно себя чувствую. Боюсь, что разобью ему сердце. Очень неприятно портить ему отпуск, но ведь полиция все равно будет связываться с ним, так что лучше уж я сам обо всем ему расскажу.

Я заварила чай, папа неуклюже держал чашку забинтованными ладонями и осторожно прихлебывал из нее. Потом он продиктовал мне номер телефона сына Билли, и я набрала его на диске.

Папа собирался сразу же перейти к делу, но первое время не мог вставить ни словечка. Билли Щепка не переставая бубнил на другом конце провода, рассказывая папе, как там у него все замечательно. Сидней замечательный город, и сын Билли замечательный, и винный бар у сына Билли замечательный, и погода тоже замечательная. Папа слушал Билли со страдальческим лицом, периодически пытаясь вклиниться в этот поток восторгов.

– Я рад, что ты так прекрасно проводишь там время, Билли, приятель, но, боюсь, у меня для тебя есть плохие новости, – вступил наконец в разговор папа. – Вчера возле твоего прицепа подралась какая-то шпана. Эти молокососы попытались перевернуть прицеп, жир вылился на фритюрницу, и начался пожар. Прицеп сгорел почти целиком, Билли. Что? Нет-нет, я в порядке, руки только слегка обжег, вот и все. Слава богу, с Флосс тоже все в порядке. Но я не очень понимаю, как нам теперь восстановить прицеп. Скажи, он у тебя застрахован? Да? Ну слава богу, потому что, честно скажу тебе, приятель, там и чинить-то нечего. Но если ты сможешь получить страховку, когда вернешься из своей волшебной Австралии, я помогу тебе купить новый прицеп и заново наладить работу помогу, только нужно будет что-то решить с Флосс – я больше не рискну брать ее с собой в прицеп, как раньше. Что ты говоришь? В самом деле? Ты уверен, Билли? – Папа слушал, что ему говорит Билли. Кивнул. Покачал головой. Длинно выдохнул, выставив вперед нижнюю губу. – Да-да, – сказал папа. – Спасибо, старина, но ты тоже не должен. Нет-нет, мы вскоре все равно съедем отсюда. Точно, да. Нет, конкретных планов у нас пока нет, но иногда удача может улыбнуться совершенно неожиданно, ты же сам знаешь. Ну ладно. Отдыхай, дружище. Лови момент! Пока.

Папа положил трубку, посмотрел на меня, закатил к небу глаза и сказал.

– Билли говорит, что хочет навсегда остаться в Австралии и помогать своему сыну в его баре! Это бар только для мужчин, поэтому он не совсем во вкусе Билли, но он говорит, что они с сыном отлично поладили и он будет рад ему помогать. Не знаю, надолго ли у них такая любовь друг к другу, но, по-моему, Билли в самом деле хочется, чтобы это было навсегда. Во всяком случае, он решил бросить работу в своем прицепе, как бы там дальше ни сложилось. Говорит, что подумывает и о том, чтобы дом тоже продать, но пока мы можем совершенно спокойно жить здесь. – Папа хотел почесать в затылке, но не сумел сделать это забинтованными руками и просто похлопал себя по загривку. – Сдается мне, что весь мир слетел с катушек, Флосс. Хотя нам, разумеется, нужно порадоваться за Билли. – Он неуклюже подхватил свою чашку с чаем, поднял ее и воскликнул: – За здоровье Билли Щепки!