Сахара и Судан (Результаты шестилетнего путешествия по Африке) - [32]

После отбытия газиев жизнь стала еще монотонней, чем прежде, и моим единственным утешением являлся сосед Харан, который также отказался от участия в набеге из-за отсутствия подходящего верблюда. Из моих людей Солиман становился все небрежнее, Хамму, несмотря на вернувшееся к нему здоровье, все ленивее, и только Хадж Хусейн был очень занят, стараясь раздобыть как можно больше лифа и приготовить из него веревки для дальнейшего путешествия и на обратный путь (такие веревки не теряют своей прочности из-за жары и сухости, подобно веревкам из волокон пальмы дум).

Врачебная деятельность иногда приводила меня в Нгурр Ма к шередат. Их фактический вождь ал-Асвад, с которым я бы охотно познакомился, ибо из всех арабов Канема он определенно был самым известным в Судане, находился еще у короля Вадаи. Однако его брат ал-Хиши, женатый на сестре Абд ал-Джлиля, оставался дома. Его жена была самой смышленой, самой приятной и самой любимой женщиной во всем племени. Она непринужденно общалась с мужчинами, ни в малейшей степени не теряя их уважения, и пользовалась неограниченной властью над своим супругом. Правда, среди улед-солиман это было, по-видимому, правилом, и было любопытно видеть, как эти грубые мужчины, все существование которых представляло собой жестокую борьбу с трудностями жизни и опасностями и которые наводили на всех страх, были бессильны в собственном доме. Хиши к тому же был еще и неженка. Я лечил его от катарального воспаления гортани и миндалин, перед которым он испытывал смертельный ужас, а к связанным с этим недомоганием умеренным болям он проявлял поистине детскую чувствительность. На примере детей жены Хиши я увидел, что арабы на своей новой родине переняли обычай негров и метисов обрезать детям язычок с помощью ножниц, чтобы защитить их, как они полагали, от целого ряда болезней, а также удалять в зародыше клыки, чтобы уменьшить опасности, связанные с прорезыванием зубов.

Прошли две недели с тех пор, как наши люди отправились в Эннеди, и известия от них, разумеется, не поступали. 1 июля, во время послеполуденной молитвы аср²², из ближайшего селения до нас донесся вопль, кторый наполнил всех жутким предчувствием. Вскоре оттуда показались женщины, с громким горестным воем заламывавшие себе руки, шагавшие нетвердо, пританцовывая и посыпая голову песком. Наши выбежали им навстречу, и вскоре весь лагерь наполнился причитаниями. Как видно, обычай требовал выражения горя с соблюдением определенного ритма. Женщины, спеша от одной к другой, обнимаясь с громкими жалобами, тихими стонами или речитативным пением, танцуя или отбивая такт ногами и даже дико кружась в круге и вырывая себе волосы, соблюдали определенный ритм. Это продолжалось долго, прежде чем удалось вырвать у них хоть какие-то слова, но и они мало что значили. Какой-то неопределенный слух о том, что наши воины были уничтожены в Эннеди, дошел до селения. Однако никто не знал, откуда и через кого. Мужчины вскочили на лошадей, чтобы разузнать причины печального известия, и вскоре принесли из дуара шередат рассказ о вероятных обстоятельствах дела. Согласно этому рассказу, улед-солиман вместе с сопровождавшими их даза, общими силами в 150 или 200 человек, направились прямо на восток в близлежащую долину Эннеди, Эннери-Никауле (или Кауле), тогда как магарба со своими даза держали путь к расположенной северо-западнее долине Эннери-Мурдо. Первые вскоре завладели приличным стадом верблюдов и решили оставить его у какого-то колодца под охраной слабых, больных и с плохими верблюдами воинов, тогда как остальные отправились за дальнейшей добычей. Однако оставленные у колодца не выполнили эту договоренность, а сразу же пустились в обратный путь в Борку; у первого же колодца на них напали враги и частично перебили, частично взяли в плен, а их было 24. Остальным досталась весьма скромная добыча, и теперь они, должно быть, находились на пути домой. По слухам, и у магарба дела обстояли неважно.

Когда были получены точные сведения с перечислением имен пропавших без вести и убитых, прекратились громкие жалобы тех, чьи родственники не пострадали, но зато рядом со мной из хижины мурабида Брахима ас-Зедани, которого считали в числе павших, днем и ночью раздавалось траурное пение его жены Бу Мераджи и его дочери. Эта последняя была особенно неистощима в выражении своей скорби. Ее горестные душераздирающие вопли разносились по пустынной долине, ее голос то замирал в тихих стонах, то в тишине ночи слышались ее кроткие трогательные жалобы, пока природа не брала свое и она в изнеможении не забывалась недолгим сном.

Спустя несколько дней вернулись уцелевшие члены экспедиции и подтвердили вести о скорбном происшествии. В тот же день в Эннеди отрядили ближайшего родственника Адамы, вождя джагада, надежнейшего приверженца арабов в Борку. Он должен был навести точные справки о судьбе каждого человека в отдельности, а также повести переговоры о сумме выкупа за пленных. Я надеялся вместе с этим посредником добраться мирным путем до бидейят, но натолкнулся на решительное возражение Абд ал-Джлиля и знатных людей, хотя сам посланный не отказывался поручиться за мою безопасность.