Сага об угре - [45]

Возле ивы покачивалась на волнах привязанная лодка, натягивая цепь, как пойманное животное. Некоторое время папа стоял молча, разглядывая мутную воду, которая неслась мимо куда более бурно, чем обычно.

— Черт, как поднялась, — буркнул он и сплюнул в траву. — Ладно, все равно попробуем.

У нас были с собой два длинных шеста и один покороче, так что мы уложили их вместе с вентерем в лодку и отчалили.

— Я буду грести? — спросил я.

— Нет, грести буду я, — ответил он. — А тебе придется ставить.

Выплыв на середину реки, он повернул лодку и стал грести против течения, вверх от порога. Уключины скрипели — так он налегал на весла. С каждым гребком лодка натужно преодолевала сопротивление, высоко задирая нос. Папа ворчал, ругался, откидывался всем телом назад, когда тянул весла под водой. Метров через сто он всадил весла в воду почти вертикально и уперся в них руками, стараясь таким образом удержать лодку на месте. Та стала накреняться, словно желая вырваться. Папа пытался парировать это движение веслами.

— Возьми длинный и забей в дно, — сказал он мне, кивая в сторону.

Непослушными руками я взял шест, опустил острый конец в воду и изо всех сил воткнул его в илистое дно. Лодка завертелась на месте, словно пытаясь сбросить меня, но мне удалось вытащить молоток и несколько раз ударить по шесту. В лицо мне полетели брызги грязной коричневой воды.

Мы оба были насквозь промокшие и грязные, когда я наконец забил оба шеста в дно и смог закрепить клапаны у открытого конца вентеря. Лицо у папы блестело от пота, он тяжело дышал. Отпустив весла, он дал лодке скользнуть несколько метров по течению, где мне удалось вбить и короткий шест, чтобы закрепить узкий конец. Вентерь лежал перед нами, скрытый в мутной воде, но входное отверстие оказалось посреди ложа реки, а сам он раскинулся под водой во всю длину, словно тайная комната.

Папа со вздохом отпустил весла, и лодка поплыла по течению. Он сплюнул в воду и посмотрел на шесты, торчавшие из воды, как мачты затонувшего корабля.

— Черт меня побери, если мы не поймаем угря!

В ту ночь я заснул, видя перед глазами угрей. Множество угрей, блестящих желтым и коричневым, ползало у моих ног. Я видел, как они открывают пасти, зло таращатся, втягивают воздух, изо всех сил пытаясь вскарабкаться по моим ногам, как ползучее растение. Их глаза напоминали черные кнопки.

К утру вода немного спала. Папа смотрел на реку, сидя с веслами в руках. Течение стало спокойнее, вода — прозрачнее, и ему не пришлось так напрягаться, чтобы повернуть лодку и подплыть к вентерю.

Но уже на расстоянии мы увидели, что с ним что-то не так. Один длинный шест полулежал в воде, второй и вовсе исчез. Вентерь отнесло и развернуло, так что входное отверстие теперь было повернуто по течению, а не против него, и держалось только на коротком шесте.

— Проклятье! — прорычал папа.

Он подгреб к короткому шесту. Вентерь полоскало из стороны в сторону, я выдернул шест и стал вытаскивать мокрую сеть, холодную и покрытую темно-зеленой растительностью. Вода лилась мне на брюки, руки отваливались; папа молча отложил весла и стал помогать, выбрасывая за борт ветки и большие комья блестящих водорослей, а затем свалил весь вентерь в кучу между нами.

Только тогда я заметил его. В самом дальнем и узком конце воронки, частично скрытый водорослями, лежал извивающийся угорь. Он был мелкий, как медяница, — сантиметров двадцать, не более, тоненький, с черными точечками вместо глаз, и я подумал, что он легко мог бы выскользнуть через окошки сети.

Само собой, он был маловат, но мы все же положили его в ведро.

— Я хочу забрать его домой, — сказал я.

— На что он тебе? — удивился папа. — Он слишком мал, чтобы его есть. Пусть-ка нагуляет жирок.

— Я мог бы посадить его в аквариум, который стоит у нас в подвале, — сказал я.

Папа улыбнулся и покачал головой.

— Держать угря как питомца…

Дома я поставил аквариум в своей комнате. Он был маленький — длиной, наверное, в полметра. Я насыпал на дно песок, положил большой камень и наполнил его водой. Когда я запустил туда угря, он, почти не двигаясь, скользнул на дно и спрятался за камень.

Имени я ему так и не придумал. В последующие недели он только и делал, что лежал за камнем, а я сидел перед аквариумом и смотрел на него через стекло, ожидая, что он пошевелится, что-то начнет происходить, что-то промелькнет в неподвижных черных глазах. Я пытался его кормить, пуская в воду насекомых и червей, но он не реагировал. Просто лежал за камнем, как во сне, — словно время перестало для него существовать.

Глядя на него через стекло, я пытался представить себе, что он чувствует. Боится ли? Лежит неподвижно, чтобы спрятаться? Или думает, что все прекратилось, когда он сам перестал быть тем, кем привык быть? Мог ли он представлять себе иное существование, чем то, в которое сейчас погрузился?

Прошел месяц, а я так и не видел, чтобы угорь пошевелился. Он так и лежал за камнем. Только жабры осторожно пульсировали по обе стороны головы. Вода помутнела, начала пахнуть гнилью.

— Он не ест, — пожаловался я папе. — Так он умрет с голоду.

— Да ну, он ест, когда ему нужно.