Сага о Йёсте Берлинге - [16]

Снова поднимаются руки на защиту майорши, снова ложатся на плечи майору чужие руки.

— Нет, — кричит он, — уйдите отсюда! Кто смеет защищать неверную жену? Я говорю вам, если она не уйдет добровольно, я схвачу ее и своими руками брошу на растерзание медведям.

При этих словах поднятые на защиту руки опускаются.

Тогда доведенная до отчаяния майорша обращается к кавалерам:

— Неужели и вы, кавалеры, допустите, чтобы меня выгнали из собственного дома? Разве я допускала, чтобы вы мерзли зимой, разве я вам отказывала когда-нибудь в горьком пиве и сладкой водке? Разве я требовала вознаграждения или работы за то, что кормила и одевала вас? Разве не играли вы у моих ног, обласканные, словно дети около своей матери? Разве не танцевали в моих залах? Разве не были развлечения и веселье вашим хлебом насущным? Неужели вы, кавалеры, допустите, чтобы человек, который был несчастьем всей моей жизни, выгнал меня из моего дома, допустите, чтобы я стала побираться на дорогах!

При этих словах Йёста Берлинг незаметно подходит к красивой темноволосой девушке за большим столом.

— Ты, Анна, была частой гостьей в Борге пять лет назад, — говорит он. — Скажи, кто сообщил Эббе Дона, что я отрешенный от должности пастор?

— Помоги майорше, Йёста! — кротко отвечает девушка.

— Но пойми же, мне нужно сперва узнать, не из-за нее ли я стал убийцей.

— Ах, Йёста, что за глупости? Помоги ей!

— Ты, я вижу, увиливаешь. Значит, Синтрам прав. — И Йёста вновь смешивается с толпой кавалеров. Он не пошевельнет и пальцем, чтобы помочь майорше.

Ах, зачем только посадила майорша кавалеров за отдельный стол в углу за печкой, теперь в их головах снова пробудились нехорошие мысли, порожденные рождественской ночью. Теперь их лица, как и лицо самого майора, пылают злобой.

Неумолимые и жестокие, неподвижно стоят кавалеры, не внимая ее мольбам.

Разве все случившееся — не подтверждение того, что они узнали ночью?

— Сразу видно, что она не возобновила договора, — бормочет один.

— Убирайся ко всем чертям, ведьма! — кричит другой.

— Давно следовало бы выставить тебя за дверь.

— Скоты! — кричит кавалерам старый, немощный дядюшка Эберхард. — Неужели вы не понимаете, что все это козни Синтрама?

— Ну, а если и понимаем, — отвечает патрон Юлиус, — что же из этого следует? Разве это не может быть правдой? Разве Синтрам не выполняет поручений нечистого? Разве они не заодно?

— Ну и помогай ей сам, дядюшка Эберхард! — насмешливо предлагают они. — Ты ведь не веришь в преисподнюю и дьявола. Иди помогай!

Безмолвно и неподвижно стоит Йёста Берлинг.

Нет, майорша не дождется помощи от этой озлобленной, ропщущей и грозной толпы кавалеров.

Она снова направляется к двери и закрывает лицо руками.

— Пусть тебя прогонят так, как прогнали меня! — шепчет она в невыразимой печали. — Пусть большая дорога станет твоим домом, а куча соломы твоею постелью!

Она берется одной рукой за дверную ручку и поднимает другую руку.

— Запомните все вы, все, кто хочет моего падения! Запомните, что и ваш час скоро пробьет! Скоро вы сгинете и ваши дома опустеют. Разве выстоять вам, если я вас не буду поддерживать? Берегись ты, Мельхиор Синклер: тяжелая рука у тебя, и жена твоя часто чувствует это! И ты, пастор из Брубю, — близится для тебя час расплаты. Капитанша Уггла, смотри за своим домом, нужда наступает! Вы, молодые красавицы, Элисабет Дона, Марианна Синклер, Анна Шернхек, не думайте, что я единственная из тех, кому предстоит покинуть свой дом! Берегитесь и вы, кавалеры! Скоро над этим краем промчится буря и всех вас сметет с лица земли. Ваш день прошел, да, да, прошел. Не о себе беспокоюсь я, я беспокоюсь о вас, потому что буря пронесется над вашими головами, и кто из вас устоит, когда я паду? Мое сердце болит за бедный народ. Кто даст ему работу, когда меня здесь не будет?

В тот самый момент, когда майорша открывает дверь, капитан Кристиан поднимает голову.

— Я лежу здесь у твоих ног, Маргарета Сельсинг! Почему ты не хочешь простить меня, чтобы я мог подняться и биться за тебя?

Майорша колеблется, лицо ее отражает тяжелую внутреннюю борьбу: стоит ей простить его, как он встанет и бросится на ее мужа, и тогда тот, кто преданно любил ее в течение сорока лет, станет убийцей.

— Разве я могу простить тебя, Кристиан Берг? — говорит она. — Разве не ты виноват во всем, что произошло? Отправляйся к кавалерам и радуйся тому, что ты наделал!

И майорша ушла. Она ушла спокойно, оставляя позади себя ужас. Она пала, но и в самом падении ее было величие. Она не унизилась до бессильной печали; даже и в старости гордилась она своей прошлой любовью. Она не унизилась до жалоб и горьких слез, — она покидала все, не страшась предстоящих скитаний с нищенским посохом и сумой. Она жалела лишь бедных крестьян и беззаботных обитателей берегов Лёвена, жалела бедных кавалеров, жалела всех тех, кого прежде опекала и поддерживала.

Она была покинута всеми, но у нее хватило мужества оттолкнуть от себя последнего друга, чтобы не сделать его убийцей.

Это была удивительная женщина, замечательная по силе своего характера. Не часто встречаются на свете такие.

На следующий день майор Самселиус покинул Экебю и перебрался в свою собственную усадьбу Шё, расположенную поблизости от большого завода.