Сага о Йёсте Берлинге - [14]

Сильна и могущественна майорша из Экебю. Кто осмелится поднять на нее руку, кто осмелится сказать хоть слово против нее? Уж конечно не нищие кавалеры, которые многие годы едят ее хлеб и спят под ее крышей. Она сажает их, куда ей заблагорассудится, она может в любой момент запереть свою дверь перед ними, и они все равно не посмеют уйти из-под ее власти. Боже упаси! Что за жизнь ждет их вне Экебю.

За большим столом царит веселье: там сияют прелестные глаза Марианны Синклер, там раздается серебристый смех веселой графини Дона.

Но кавалеры мрачны. Разве справедливо, что тех, кто так предан майорше, не пригласили за один стол с остальными гостями? Что же, они так и будут сидеть за этим столом в углу за печкой? Точно кавалеры недостойны находиться в обществе порядочных людей!

Майорша с надменным видом сидит между графом из Борга и пробстом из Бру. Кавалеры опускают головы, точно обиженные дети. И вот постепенно в их памяти оживают события рождественской ночи.

Не до забавных затей и веселых шуток тем, кто сидит за столом у печки. Злоба и мысли прошлой ночи понемногу овладевают умами. Напрасно патрон Юлиус пытается развеселить их, уверяя могучего капитана Кристиана Берга, будто жареных рябчиков, которыми обносят сейчас гостей за большим столом, все равно не хватит на всех присутствующих, — шутки его успеха не имеют.

— Их не хватит на всех, — уверяет он. — Я же знаю, сколько их всего закупили. Но будь спокоен, капитан Кристиан, они нашли выход — и для нас, сидящих за маленьким столом, нажарили ворон.

Губы полковника Бейренкройца под грозными усами искривляются лишь едва заметной усмешкой, а у Йёсты весь день такой вид, точно он замышляет кого-нибудь убить.

— Для кавалеров любое угощение сойдет, — замечает он.

И вот наконец на маленький стол подается целое блюдо превосходных рябчиков.

Но капитан Кристиан Берг раздражен: всю свою жизнь ненавидит он ворон, этих противных каркающих птиц.

Он так ненавидел этих тварей, что осенью напяливал на себя всякие женские тряпки и делался всеобщим посмешищем только ради того, чтобы подобраться к ним на расстояние ружейного выстрела, когда они клевали хлеб на полях.

Весной он выслеживал и убивал их в то время, когда они исполняли танец любви на обнаженных полях. Он отыскивал летом их гнезда и вышвыривал галдящих, еще не оперившихся птенцов или разбивал полувысиженные яйца.

Он рванул к себе блюдо с рябчиками.

— Ты думаешь, я не узнаю их? — рявкнул он на слугу. — Ты думаешь, мне обязательно нужно услышать карканье, чтобы узнать их? Тьфу, черт! Подумать только: предложить Кристиану Бергу ворону! Тьфу, черт!

Одного за другим хватает он рябчиков с блюда и швыряет их о стену.

— Тьфу, черт! — кричит он при этом так, что все стены дрожат. — Предложить Кристиану Бергу ворону! Тьфу, черт!

И точно так же, как он швырял беспомощных воронят о скалы, со свистом швыряет он рябчиков одного за другим о стену.

Капает соус и жир, раздавленные птицы валяются на полу.

Кавалеры ликуют.

Раздается разгневанный голос майорши.

— Выведите его! — кричит она слугам.

Но никто не решается подойти к нему. Как-никак — это ведь Кристиан Берг, знаменитый силач.

— Выведите его!

Он слышит ее возглас и, страшный в своем гневе, оборачивается к майорше, точно медведь, оставляющий упавшего врага, чтобы броситься на нового. Он приближается к подковообразному столу. Тяжело громыхают по полу шаги великана. Он останавливается прямо перед майоршей, их разделяет лишь стол.

— Выведите его! — снова кричит майорша.

Но он взбешен, его нахмуренный лоб, его огромные сжатые кулаки нагоняют страх. Он огромен и силен, этот великан. Гости и слуги дрожат и не решаются подступиться к нему. Да и кто посмеет тронуть его сейчас, когда злоба помутила его рассудок?

Он стоит перед майоршей и грозит ей кулаком.

— Я взял ворону и швырнул ее о стену. Скажи, разве я не прав?

— Убирайся вон, капитан!

— Цыц, баба! Угощать Кристиана Берга воронами! Черт тебя подери вместе с твоими проклятыми семью...

— Тысяча чертей, Кристиан Берг, не ругайся! Никто здесь, кроме меня, не имеет права ругаться.

— Ты думаешь, я боюсь тебя, ведьма? Думаешь, я не знаю, каким путем получила ты свои семь заводов?

— Замолчи, капитан!

— Альтрингер, умирая, завещал их твоему мужу за то, что ты была его любовницей.

— Да замолчишь ли ты?

— За то, что ты была ему верной любовницей, Маргарета Самселиус. А майор принял эти семь заводов и предоставил тебе управлять ими и ни о чем не заботился. Не обошлось без сатаны во всем этом деле. Но теперь тебе конец!

Майорша садится, она бледна и дрожит. Странным, приглушенным голосом она подтверждает:

— Да, теперь мне конец, и это дело твоих рук, Кристиан Берг.

Капитан Кристиан вздрагивает от звука этого голоса, черты лица его искажаются, и к глазам подступают слезы.

— Я пьян, — кричит он, — я сам не понимаю, что говорю, я ничего не сказал. Собакой и рабом — вот чем я был для нее в течение сорока лет. Всю свою жизнь я служил Маргарете Сельсинг. Я не скажу о ней ничего дурного. Разве могу я сказать что-нибудь дурное о прекрасной Маргарете Сельсинг! Ведь я же пес, охраняющий ее двери, я раб, безропотно сносящий ее иго. Она может топтать меня, она может бить меня! Вы видите, я молчу и терплю! Я люблю ее вот уже сорок лет. Как могу я сказать о ней что-нибудь дурное?