Сага о гирокомпасах - [2]

Сознаюсь, что в таком деле, как вождение корабля, тоже нужна особая одаренность. Можно блестяще знать теорию, прекрасно изучить приборы управления, но корабль слушаться тебя не станет. Буду честен: «Грозный» плохо слушался меня, когда я руководил его движениями, толкая манипуляторы рулей. А вот юнга Коля Ложкин (где он сейчас — тоже не знаю), одновременно со мной прибывший на корабль, был прирожденным мастером своего дела.

В любую свободную минуту я спешил в гиропост с таким же трепетом, с каким пушкинский Скупой рыцарь спускался в подвал, наполненный драгоценностями. Гиропост «Грозного» размещался на самом днище корабля, где уж слышно, как вода обтекает корпус. Этот боевой пост столь обильно насыщен техникой, так что буквально негде ткнуть пальцем в переборку — обязательно попадешь в какой-нибудь датчик.

Здесь трудились ради победы два мага: старшина-аншютист Лебедев, бывший московский кондитер, и краснофлотец Васильев, работавший до войны электромонтером на Псковщине. Я смотрел на этих людей снизу вверх, и все, что они делали, мне казалось таким же непостижимым, как потом цирковые аттракционы иллюзиониста Кио.

Васильев сразу заподозрил во мне претендента на его должность, а старшина Лебедев, длинноногий и жилистый человек с усами, как бы перенял эстафетную палочку из рук мичмана Сайгина — моего первого наставника в гирокомпасах. Лебедев, добрая душа, учил меня, прямо скажем, жестоко: он требовал точных ответов, а теория тут же проверялась практикой — ведь гирокомпас всю войну гудел под током, и это была живая теплокровная техника, а не мертвая, как на Соловках, в кабинете электронавигационных инструментов. Лебедеву было уже за тридцать, я возле него казался сопляком, и старшина иногда даже держал меня за ухо:

— Сколько раз тебе талдычить, что чувствительный элемент, представляющий собой шар-гиросферу, получает питание через эбонито-графитные пояса и полярные шапки от токопроводящей жидкости из смеси глицерина. Отвечай, салажня паршивая, чем питаются обмотки статоров гироскопов?

— Они питаются, — отвечал я, — от мотора генератора трехфазовым током в сто двадцать вольт.

Коля Ложкин в это время делал большие успехи на мостике, а я подвизался внизу, одурманенный тайнами гирокомпаса, и это дошло до мостика — до горных высот корабельной власти.

Меня вызвал в каюту штурман — старший лейтенант Присяжнюк.

— Слушай, Пикуль, — сказал он мне, — ты ведешь себя странно. Старшина рулевых Василий Сурядов уж на что некляузный человек, но и тот жалуется на тебя.

— А что я сделал ему плохого?

— Плохого ты ему ничего не сделал, но ведь и хорошего от тебя тоже не видишь. Не пойму: вроде бы прислан ты для рулевой вахты, а старшина Лебедев говорит, что тебя кнутом из гиропоста не выжить. Объясни мне, что ты там потерял?

— Я ничего не потерял, товарищ старший лейтенант, я нашел там то, что мне интересно. Хотите верьте, хотите нет, — выпалил я с жаром, — но без гирокомпасов мне нет больше жизни!

— Пойдем, — сказал штурман, поднимаясь. По командирскому трапу мы поднялись из коридора кают-компании в салон. Второй раз в жизни я стоял на пушистом ярко-красном ковре командирского салона, среди бронзовых канделябров и зеркал, вдыхая запахи бархатных штор, обозревая небывалый для меня корабельный уют. Командир «Грозного», капитан 3 ранга Андреев, указал на меня пальцем и спросил штурмана:

— Вот это он и есть?

Только сейчас я заметил, что здесь же находится и старшина Лебедев, в чисто отстиранной робе, в «старшинской шапке с ручкой».

— Старшина, — повернулся к нему командир, — я жду, что вы скажете о юнге Вэ-Пикуле?

— Не сокровище, — отвечал Лебедев (добрая душа). — Конечно, в теории он малость подковался, практические навыки кое-какие от нас перенял, но ветер еще бродит в голове!

— Ветер и будет бродить, — заметил штурман Присяжнюк, и я ощутил в нем своего заступника. — Вы, старшина, учитывайте, что в свои пятнадцать лет, когда его сверстники собак гоняют, Пикуль вам ни Сенекой, ни Фейербахом стать и не сможет. Лучше скажите: можете ли вы в условиях боевой обстановки подготовить из юнги Вэ-Пикуля классного аншютиста, которому я мог бы доверить вахту у гирокомпаса?

— Давайте решим этот вопрос сразу. Как рулевой юнга Вэ-Пикуль не представляет никакой ценности. Но эта не совсем обычная страсть к гирокомпасам тоже ведь чего-то да стоит.

Тут я стал понимать, к чему клонится разговор. Попади я в такую же ситуацию в условиях, скажем, XVII века, я бы, наверное, рухнул в ноги офицерам, слезно причитая: «Благодетели мои, осчастливьте, век буду Бога молить.» Но сейчас я был юнгой ВМФ, и это определило мое сознание:

— Обещаю все свои силы, все свои старания. — начал было я.

Но командир и штурман выслушали не меня, а Лебедева.

— Я берусь, — заявил старшина, — подготовить из юнги Вэ-Пикуля аншютиста для самостоятельной вахты в гиропосту.

Он меня подготовил, а вскоре его направили с караваном судов в Англию, и моим старшиной стал Иван Васильевич Васильев, который сейчас работает монтером в Сестрорецке. По боевому расписанию во время тревог Васильев должен был находиться наверху — в штурманской рубке, а я оставался внизу при гирокомпасе. Я был чрезвычайно горд от сознания, что в тревожную минуту, когда эсминец оглашали колокола громкого боя, мне надо было снимать трубку телефона и докладывать: «Гиропост — мостику: бэ-пэ-два бэ-чэ-один к бою готов!» БП-2 БЧ-1 — это боевой пост № 2 боевой части 1.