Сага о Гильгамеше - [66]

       Следующие две ночи вождь беспрерывно метался в тяжёлом бреду. Энкиду не сомкнул очей, отпаивая его холодной водой, но сознание к Гильгамешу не возвращалось. Разум его стремительно разрушался. Он уже почти не узнавал напарника, непрестанно закатывался в плаче и не понимал, что происходит. В редкие мгновения просветления Гильгамеш умолял, чтобы его убили. Боясь, что он наложит на себя руки, Энкиду отобрал у него оружие и на ночь прятал его в укромных местах. Он не спал, охраняя товарища, и к седьмому дню похода был измучен не меньше, чем Гильгамеш. Они брели, не видя ничего вокруг, раздавленные усталостью и болью.

      -- Сегодня мы увидим его, - сказал Энкиду утром восьмого дня.

       Гильгамеш не ответил. Пустыми глазами взирал он на товарища и ждал, когда тот поднимет его на ноги. Молчаливый и безответный, он уже мало чем отличался от животного. Энкиду тоже выдохся. Утомлённый ходьбой и бессонницей, он едва передвигал ноги. Окружающий мир являлся ему как во сне, почти неотличимый от грёзы. Сил его теперь хватало лишь на то, чтобы волочь за собой напарника и не сбиваться с пути. Иногда он слабым свистом переговаривался с птицами, но быстро умолкал и плёлся дальше, безучастный ко всему происходящему.

       В полдень они набрели на широкую нору, вырытую под корнем старого раскидистого кедра. Поскольку раньше им не встречалось ничего подобного, Энкиду на всякий случай остановился и заглянул внутрь. На него дыхнуло затхлостью и холодом. Он отошёл назад, окинул взором ближайшие деревья. Заметив на одном из них пару белобрюхих щеглов, Энкиду сложил губы дудочкой и отпустил пару трелей. Птицы оживились, запрыгали по ветке, зачирикали в ответ. Внимательно выслушав их, Энкиду удивлённо поднял брови и повторил свою песнь. Птицы отозвались тем же прерывистым свистом.

      -- Вот мы и дошли, Гильгамеш, - обернулся он к безмолвному собрату. - Если верить этим птахам, перед нами логово Хувавы. - Он присмотрелся к вождю и покачал головой. - Пожалуй, тебе лучше посидеть в сторонке. Неровён час, объявится хозяин норы.

       Он отвёл Гильгамеша в тень могучего дуба и вернулся к логову. Почесав затылок, Энкиду поднял с земли длинную сухую ветку, поводил ею в норе. Оттуда донеслось отчётливое шипение. Энкиду предусмотрительно отскочил, затем снова заглянул внутрь. Ему показалось, что на него смотрят чьи-то глаза. Ободрённый нерешительностью чудовища, Энкиду собрал вокруг норы гору хвороста и запалил костёр. Затрещали ветки, закурился сизый дым. Энкиду вытащил нож, встал сбоку от входа и стал ждать, когда чудище полезет наружу. Он хотел рубануть его по спине, пока оно не успело напасть первым. Так и получилось. В норе что-то зашуршало, посыпалась земля, и из логова показалась небольшая буроватая змейка. Сворачиваясь кольцами и треща раздвоенным языком, она заметалась в разные стороны, ища спасение. Энкиду поначалу застыл в изумлении, но быстро собрался и обрушил на Хуваву град ударов. Спустя мгновение отрубленная голова чудовища отлетела в сторону. Тело, извиваясь, сгорало в пламени. Энкиду подхватил крохотную головку, торжествующе помахал ею в воздухе.

      -- Мы поразили зверя, Гильгамеш! Отныне молва о нас не умрёт.

      -- Эхей, названный брат мой! - воскликнул вождь. - Ты совершил величайший подвиг.

       Смерть чудовища в мгновение ока вернула ему прежний вид. Как будто не было тех ужасных дней, когда он трясся от страха и умолял убить себя. Теперь это был прежний Гильгамеш, доблестный вождь великого народа. Он подступил к Энкиду, с удивлением уставился на змеиную головку в его пальцах.

      -- Так это и есть непобедимый Хувава? Сколь смешон был наш ужас перед ним. Неужто это ничтожное создание заставляло трепетать перед собою весь род человеческий? - Он заметил две крохотные ранки на запястье Энкиду и обеспокоился. - Я вижу кровь на твоей руке, Энкиду. Неужели чудовище успело ранить тебя?

      -- Пустяки, - беззаботно откликнулся товарищ, разглядывая запястье. - Его укус мне не страшен, ибо чары чудовища разрушены и заклятья больше нет.

      -- Давай же веселиться, Энкиду! В сей день ты избавил людей от величайшего страха.

       Однако радость их была преждевременна. Ближе к вечеру Энкиду почувствовал себя плохо. У него закружилась голова, запылало снедаемое жаром тело, под ногтями выступили фиолетовые точки. К ночи он уже не вставал. Гильгамеш в испуге бросился искать целебные травы, безостановочно твердя заклинание против демонов болезни.

      -- Семеро их, семеро их,

      -- В недрах взращённых духов земных,

      -- Вскормленных тьмою, бесполых на вид,

      -- Облик их людям погибель сулит.

      -- Жён не познавших, детей не рождавших,

      -- Муку и смерть на живых насылавших,

      -- Стойких к заклятью, бесстрастных к мольбе,

      -- Вихрей ужасных, покорных судьбе.

       Лихорадочно повторяя эти слова, он рыскал по окрестностям в поисках боярышника или облепихи, но все усилия его были напрасны. Ничего не росло в этом лесу, кроме дикого бурьяна. Гильгамеш то бросался к захворавшему товарищу, то опять принимался искать спасительное средство, то в изнеможении падал на землю и, сцепив зубы, выл от горя. Между тем Энкиду становилось всё хуже. Он впал в забытье и хрипел, широко разевая спёкшийся рот. Пятнышки под его ногтями растеклись и почернели. Из носа тонкими струйками потекла тягучая зеленовато-жёлтая жижа. Зрачки укатились вверх, глаза прорезались красными прожилками. Пылающее лицо покрылось странными бугорками, щёки ввалились и странно вибрировали. Гильгамеш приник к его груди, обнял за плечи, исступлённо шептал: